— Катарина, что случилось? — обеспокоенно спросил он. — С тобой все в порядке?
Она глотнула воздуха, словно не видя мужа. Она побледнела и вся дрожала.
— Да, хорошо, просто... Здесь не хватает воздуха! Я упаду в обморок. У меня болит голова.
— У тебя гипервентиляция. Нам нужно ехать домой.
Домой, бессвязно думала она, пытаясь не ловить ртом воздух, пока Адриан объяснил ей, в чем дело. У нее в крови слишком много кислорода. Ах, Адриан, такой надежный, такой правильный. Ее мать любила говорить, что лучшее средство против гипервентиляции — это засунуть голову в целлофановый пакет. Ох, мама! Мать сейчас была бы сильной. Она не уехала бы так просто домой. Ее не прельстила бы мысль запереться в квартире на Парк-авеню и отсидеться там.
Катарина справилась с собой и поднесла дрожащую руку ко рту. Боже мой, думала она, я тоже видела его. Хендрик! Она чувствовала, что сегодня он будет здесь. Он прошел мимо, и она лишь мельком видела его. Но этого было достаточно. Его лицо отпечаталось в памяти навсегда.
Она положила ладонь на руку Адриана, его тепло, как якорь, держало ее в настоящем. Ей нужно предупредить Рахель, что Хендрик здесь. Ей нужно сделать это, несмотря на свой ужас!
— Я должна встретиться здесь с одной знакомой, — мягко сказала она мужу.
Рассудительный банкир непреклонно покачал головой.
— Ты сейчас не в состоянии ни с кем встречаться.
Катарина бросила взгляд вниз через проход на места, где сидела Рахель со своим сенатором. Но Рахель уже ушла, а сенатор...
Нет!
Он направляется за кулисы! Неужели Рахель обманула ее? Неужели она в конце концов решила вовлечь Джулиану? Катарина как безумная бросилась в проход, но Адриан схватил ее за руку и притянул к себе.
— Любимая, — мягко сказал он, — позволь мне отвезти тебя домой.
Она была благодарна судьбе за мужа, за его доброту, но сейчас она боролась, повторяя себе, что на этот раз должна противостоять ему, пойти к дочери и уберечь ее.
— Джулиана...
— Она поймет, Катарина. Тебе не нужно поздравлять ее после каждого концерта. Она знает, что твоя поддержка неизменна. Послушай меня, утром я ей позвоню. Кроме того, сегодня здесь Шаджи. — Адриан с притворным озорством улыбнулся ей, но не увидел ответного, блеска в глазах жены. Он испугался. — Они сейчас сцепятся, как это у них принято. Не будем мешать им.
— Ты не понимаешь...
— Думаю, что понимаю. Ты сегодня сама не своя. Катарина, ты не можешь делать сразу все. Ты не можешь без конца всем помогать. Ты переутомилась. Если хочешь, поедем на несколько дней в Коннектикут. — В Личфилд-Каунти у них был старый фермерский дом, который они перестраивали сами. — Свежий воздух будет тебе полезен.
Катарина поняла, что не в состоянии спорить, и слабо кивнула, чувствуя себя одураченной. Она опять была ребенком — глупенькой, наивной девочкой, которую каждый старался уберечь. Она прошла с Адрианом в холл, продолжая беспокойно оглядываться по сторонам в поисках Рахель. Что происходит? Господи, Рахель, где же ты? Неужели их встреча не состоится? Если состоится, то что она скажет Адриану? А если нет, то как ей быть дальше? Поехать домой и сделать вид, будто ничего не произошло?
Но Рахель не было, и Адриан, крепко придерживая жену, вел ее к выходу. Выйдя на холодный декабрьский ночной воздух, она обернулась, посмотрела на яркие огни концертного центра и почувствовала, как ее охватывает нерешительность.
Адриан открыл дверцу такси, и она забралась внутрь.
Какой-то пожилой джентльмен и его одетая в меха жена перехватили Сэма Райдера, и Старк проскочил за кулисы раньше него. Он знал, что именно сюда направится Сэм, как только отделается от пожилой четы. Мэтью тоже заметил, какую, реакцию у сенатора вызвала Джулиана Фолл. Ему пришлось признать, что когда она появилась на сцене, он был поражен не меньше Райдера, но смог сохранить самообладание. Просто невозможно было представить себе, чтобы он, бывший вертолетчик, бывший писатель, известный репортер, вдруг потерял голову из-за всемирно известной концертирующей пианистки, да и от нее не приходилось ожидать чего-то подобного. Это все фантазии. Кроме того, она, наверняка, из тех витающих в облаках артистических натур, кто удивленно поднимет бровь и скажет: «Мэтью Старк?» Он заметил, что все больше и больше людей реагируют на него подобным образом.
Сэм Райдер, однако, думает иначе. Он никогда не встречал женщины, которая бы отказалась от знакомства с ним, и наивно полагает, что таких не существует. А может, Мэтью ошибается, и Джулиана Фолл будет сражена им наповал. Но это маловероятно.
Он махнул своей аккредитационной карточкой и, дойдя до ее уборной, прижался к стене, чтобы, оставаясь незамеченным, ничего не пропустить. Он посмеялся над собой: известный журналист выслеживает пианистку. Красивый азиат, прошествовав мимо, вошел в комнату, чтобы лично поприветствовать мисс Пианистку.
— Шаджи! Какого хрена ты вламываешься без стука? Напугал меня до полусмерти!
Мэтью почувствовал, как у него задёргались уголки губ. Какого хрена? Ну что ж, подумал он, даже если Проныра пустил утку и Сэмми Райдер не встречается ни с каким Голландцем, то все равно, похоже, придется спасать бедолагу от этой Джулианы Фолл.
Джулиана засунула черное креповое платье куда-то под себя и поспешно изобразила приветливую улыбку, почувствовав себя виноватой перед Шаджи.
— Извини, — сказала она, — но ты напугал меня. Как поживаешь?
Опять эти избитые фразы, подумала Джулиана. Шаджи не выносил их и сейчас хмуро смотрел на нее: она могла бы об этом помнить. Она не стала задавать вопросов, которых он ждал от нее. Что ты скажешь о моей сегодняшней игре, Шаджи? Ты опять думаешь, что я паникую? Даже если бы у нее было время, она не знала, хочет ли услышать ответы на них, а времени у нее как раз не оставалось.
— Интересное исполнение, — сказал Шаджи. Из своего опыта длительного общения с ним Джулиана знала, что это может означать все, что угодно. Она бросила свое платье — непростительная небрежность — на спинку стула. Смятое, оно выглядело как обычное черное платье. Словно ему несколько месяцев, а не пятьдесят лет. В таком платье Джулиана Фолл вполне могла бы отправиться после концерта на ужин.
— Сегодня ты играла сносно, — продолжал Шаджи, сложив руки на груди. Он по обыкновению был одет во все черное и выглядел как всегда бодрым и энергичным. Лишь сигарета в руке была посторонней деталью и не вязалась с его обликом. — Но я опять кое-что расслышал. Не уверен, что мне это понравилось, как не уверен и в том, что услышанное мною так уж безнадежно плохо. Я тут подумал, Джулиана...
— Слушай, Шаджи, — перебила Джулиана, рискуя вызвать его неудовольствие и обнаружить свою спешку. — Что бы то ни было, мне будет интересно узнать об этом. Но сейчас я чертовски устала.
Он еще больше нахмурился.
— Ты не хочешь это обсуждать?
— Нет.
— Хорошо.
Он говорил сдержанно, в упор глядя на нее прищуренными глазами, и она знала, что это плохой знак.
— Ты все еще планируешь ехать в Вермонт?
— Да, на несколько дней. Мне нужно передохнуть.
— Я думал, мы договорились о том, что ты не поедешь.
Черт, подумала она, уйдешь ты наконец?
Шаджи сердито расхаживал по комнате и вдруг схватил тюрбан, о котором она совершенно забыла.
— Что это еще такое?
— Тюрбан.
— Зачем?
— Не знаю. Он не мой. Должно быть, кто-нибудь забыл его здесь. — Она злилась, что ее планы расстраивались. — Брось, Шаджи, несколько дней в Вермонте — это не каникулы. При такой жизни, как у меня, это не назовешь даже отдыхом. Не порти мне все, ладно? Слушай, я не хочу с тобой спорить, и, в любом случае, сейчас неподходящее время для разговоров. Я спешу. Я забыла, что ты должен прийти, и у меня возникли планы.
Вот тебе, подумала она. Шаджи резко повернулся, и его узкие глаза зло сверкнули.