…Ефим Зиновьевич с удовольствием поплескался под душем, мурлыкая что-то приятное, тщательно выбрил полные бархатистые щеки и, накинув банный халат, отправился на кухню готовить завтрак. Ефим никогда не понимал людей, пренебрегающих едой. Таким он не доверял. Если человеку не нравится хорошо кушать, он не любит себя, а если он не любит себя, то как он может любить кого-то еще – будь то мама, дети или все человечество? Это наркоман, и не важно, от чего он балдеет, – от водки, от власти, от зарабатывания денег… Человек, который говорит о большой цели и пренебрегает собой, пренебрегает и всеми остальными, а значит, это – опасный человек.
Ефим Зиновьевич с удовольствием наблюдал, как прозрачное оливковое масло пузырится от жара сковороды… Так, теперь положить нежнейшее куриное филе – ах, какое мясо… Крылышки отдельно, поподжаристей… И помидорчики, свежие, кубанские, вот так, большими ломтями, и лучок, и петрушечка… Какой аромат!..
Продукты Ефим Зиновьевич закупал на рынках самолично, его знали и оставляли всегда лучшее – нет, не за то, что переплачивал: его уважали. Он ценил и уважал продукт, он его любил, а значит, любил и тех, кто его продавал и выращивал. Все эти концентраты, консерванты и «Анкл Бенсы» – для глупых недоумков, так и не научившихся ценить вкус рассыпчатой белой картошечки, чуть присыпанной крупной солью и окропленной постным маслицем…
Ефим Зиновьевич любил жизнь. Он любил се и как средство что-то заработать, чего-то добиться, но главное – он любил сам процесс. И потому был абсолютно здоров. И счастлив.
Ефим Зиновьевич Кругленький знал мир, в котором жил. Это только простаки полагают, что мир искусства держится на таланте, вдохновении, на чем-то зыбком и возвышенном. Чушь собачья. Уж он-то знал! Этот мир душит, питается, живет сплетнями, интригами, завистью, подлостью и жестокостью, без этого он не сможет существовать, это его кровь, это его нервная система, это питает его мозг… В таком мире Ефим Зиновьевич чувствовал себя комфортно. Он умел предавать. Прежде чем успевали предать его. Он знал в этом вкус, – это и была настоящая жизнь, настоящая борьба, в которой, как он полагал, ему не было равных.
Даже ситуации совсем пропащие он умел оборачивать себе на пользу. Сейчас же на его пользу работало все. Главное – вовремя сориентироваться.
Кругленький не забыл, как сориентировался когда-то. Очень вовремя. Это было лет пятнадцать назад – как раз тогда, когда его имя, фамилия, выговор, внешность и беспартийность – в анкетах он писался украинцем – грозили поставить крест (хе-хе, экая ирония) на его и без того не самой блестящей карьере, на его благосостоянии, пусть и небольшом, но прочном. Тогда он думал. Думал трудно, напряженно. И был готов уже идти на Лубянку и, как последний поц, предложить свои услуги этим круглоголовым дебильчикам из «пятерки» – борцам с идеологическими диверсиями.
Но то ли на лице его уже отпечаталось что-то, то ли действительно мысли и намерения наши обладают необъяснимым свойством сообщаться другим, а только идти ему никуда не пришлось. К нему подошли сами. Подошли нежно и ненавязчиво – он ожидал чего-то серо-неприметного, с затемненными стеклами на глазах, – а объявился полный субъект в экстравагантном по тем временам галстуке, лысый, полногубый, улыбающийся ровными, прекрасно изготовленными перламутровыми зубами.
И попросил содействия в устройстве некоей девицы в некую телевизионную программу. Дело обычное, – необычным являлось то, что субъект был совершенно «левый» и с такой просьбой подходить к Ефиму не было ему никакого резона. Но чутье, оно как мастерство, его не пропьешь… Что-то было в интонациях полного этакое…
Кругленький просьбу выполнил. И даже старательно. Субъект исчез, девчушка-протеже вещала нечто и лупала пустенькими глазками в камеру, прошел месяц, другой, тучи ходили над кучеряво-лысеющей головой Кругленького, и он начал было уже гадать – а не спорол ли крутую лажу? Таки нет! Сыпались все: маститейшие чахнули за коньяком – не снимали, известнейших клеймили за отсутствие активной жизненной позиции, нового героя, воспитательного звучания…
К Кругленькому же заказы шли косяком – пустые, зато денежные, профсоюзно-комсомольские! Фима бесцеремонно на пару с дерьмовым режиссером выдергивал на выбор лучших операторов и монтажеров и лепил фильм за фильмом – о подъеме Нечерноземья и славной милиции, о народных промыслах Камчатки и дружбе народов Закавказья…