Шакнахай подошел к магазину и подергал дверь. Она загремела, но не открылась. Он вынул игломет и разбил стекло над замком, просунул руку и открыл его. Я последовал за ним в затхлое темное помещение.
Там было полно мусора, битых бутылок, картонок из-под продуктов, обрывков газет и упаковочного материала. Воздух был пропитан ананасовым запахом дезинфицирующего раствора. У одной из стен стоял искалеченный столик, с потолка свисала проводка, в углу виднелась грязная раковина с одним подтекающим краном. Другой мебели я не заметил. По всей видимости, Чонга предупредили, что полиция заинтересовалась его делами. Мы обошли комнату, ступая по битому стеклу и обломкам пластика. Мы явно опоздали.
— Ничего не попишешь, — вздохнул Шакнахай. — На службе приходится тратить впустую уйму времени.
Мы вышли на улицу. Мужчины, сидевшие на кухонных табуретах, кричали на нашего добровольного осведомителя. Разумеется, никто из них не хотел оказать услугу Он Чонгу, но любой разговаривающий с полицией нарушал неписаный закон этих мест.
Мы поспешили к автомобилю. Он Чонг внушал мне отвращение, и руки у меня, конечно, чесались, я негодовал, но в конце концов был даже рад, что не удалось застать его врасплох: вид изувеченных им детей был бы слишком сильным зрелищем для меня.
— Что будем делать? — спросил я.
— С Он Чонгом? Напишем отчет. Может, он переехал в другую часть города или вообще смотался отсюда. Может, в один прекрасный день кто-нибудь поймает его и отрежет ему руки-ноги. Пусть тогда сидит на углу и клянчит милостыню — посмотрим, придется ли ему по вкусу такое занятие.
Женщина в длинном черном одеянии и сером платке перешла улицу. Она несла младенца, завернутого в клетчатую — красную с белым — каффию.
— Яа Сиди? — обратилась она ко мне. Шакнахай удивленно отошел в сторонку.
— Чем я могу помочь тебе, сестра? — спросил я. Обычно женщины не разговаривают на улице с незнакомыми мужчинами. Но я был для нее всего лишь полицейским:
— Дети сказали мне, что вы добрый человек, — сказала она. — Хозяин много запросил за квартиру — ведь у меня родился еще один ребенок. Он говорит…
Я вздохнул:
— Сколько тебе нужно?
— Двести пятьдесят киамов, яа Сиди.
Я дал ей пятьсот, отсчитав от суммы, выданной мне вчера вечером Чири. Мне оставалось еще достаточно.
— Значит, дети сказали правду, о достойнейший! — сказала она. В ее глазах блестели слезы.
— Не надо похвал, — возразил я. — Заплати хозяину за квартиру и купи еды себе и детям.
— Пусть Аллах дарует тебе новые силы, яа Сиди!
— Да будет с тобою Его благословение, сестра! Она поспешила по улице домой.
— Добрые дела согревают тебя? — спросил Шакнахай. Я не мог понять, шутит он или говорит всерьез.
— Я всегда рад хоть немного помочь людям, — ответил я.
— Трущобный Робин Гуд.
— Меня можно обозвать и похуже.
— Если бы Индихар знала эту сторону твоей личности, она бы относилась к тебе теплее.
Я взглянул на него: Шакнахай усмехался. Когда мы сели в машину, заговорил компьютер: «Номер 374, немедленно отвечайте. Совершил побег Пол Яварски. Его видели в кафе Мелула на улице Нур-Ад-Дин. Он вооружен и очень опасен. Будет стрелять на поражение. Туда же выехали другие подразделения».
— Мы выезжаем, — ответил Шакнахай. Треск компьютера прекратился.
— Кафе Мелула — это где мы ели в тот раз? — спросил я.
Шакнахай кивнул.
— Попробуем вытащить оттуда этого ублюдка, пока он еще не успел наделать дырок в котле для кускуса.
— Дырок? — переспросил я.
Шакнахай обернулся ко мне с широкой улыбкой:
— Он обожает старинные пистолеты. У него автоматическое оружие сорок пятого калибра. Пробивает в теле дырку, через которую запросто можно просунуть баранью ногу.
— Ты уже слышал об этом Яварски?
Шакнахай свернул на улицу Hyp-Ад-Дин.
— Все уличные патрули уже несколько недель не сводят глаз с его фотографии. Говорят, он застрелил двадцать шесть человек. Он главарь Флэтхедской банды. За его голову обещана тысяча киамов.
Очевидно, эта информация предназначалась и для меня.
— Похоже, ты не очень-то заинтересован в его поимке, — заметил я.
Шакнахай махнул рукой:
— Я не уверен, что он там. Может, это очередной розыгрыш. Из этого квартала к нам поступает много ложных вызовов.
К Мелулу мы прибыли первыми. Шакнахай открыл дверцу и выбрался из машины. Я за ним.
— Что делать мне? — спросил я.
— Постарайся изолировать людей, — сказал он, — в случае, если…
В этот момент из кафе послышались выстрелы. Огнестрельное оружие всегда производит оглушительный шум. Оно словно специально придумано для того, чтобы привлекать внимание, не то что треск статического ружья и шипение револьвера. Я бросился на землю и попытался достать из кармана статическое ружье. Вновь прозвучали выстрелы, донесся звон разбитого стекла. Окно, сообразил я.
Шакнахай лег на землю под стеной здания, где было безопасно. Он тоже вытаскивал свое оружие.
— Иржи, — окликнул я его.
Он махнул рукой в сторону; черного хода. Не успел я подняться и пробежать несколько ярдов, как Яварски показался в дверях кафе. Я обернулся и увидел, что Шакнахай преследует его по улице Нур-Ад-Дин, стреляя вдогонку из игломета. Шакнахай выстрелил четыре раза, и Яварски обернулся. Я смотрел на него и думал только о том, до чего же черное и огромное дуло у его револьвера. Казалось, оно было направлено прямо мне в сердце. Он выстрелил несколько раз, и кровь заледенела в моих жилах. Потом я понял, что он промахнулся.
Яварски вбежал во двор через несколько домов от заведения Мелула, и Шакнахай последовал за ним. Но, видимо, преступник сообразил, что не сможет выбраться оттуда на соседнюю улицу; он развернулся, бросаясь навстречу Шакнахаю. Я подбежал к ним, когда они стояли друг против друга и паля напропалую. У Яварски кончились патроны, и он попытался скрыться за угол двухэтажного дома.
Мы бросились за ним через двор. Шакнахай взбежал по лестнице черного хода, распахнул дверь и оказался внутри. Ноги мои тряслись от страха, но долг вынуждал меня последовать за ним. Открыв дверь, я сразу увидел Шакнахая. Прислонившись к стене, он перезаряжал игломет. Казалось, сержант не замечал большого темного пятна, расплывавшегося у него по рубашке.
— Иржи, ты ранен, — сказал я, облизывая пересохшие губы. Сердце у меня колотилось.
— Вижу. — Он глубоко вздохнул. — Пошли. Он медленно направился к дверям, вышел на улицу и остановил небольшой автомобиль.
— До нашей машины слишком далеко, — объяснил он мне, задыхаясь. Он взглянул на водителя. — Я ранен, — сказал он, садясь в машину.
Я сел рядом с ним.
— В больницу, — приказал я человеку за рулем. Водитель был похож на затравленного мышонка. Шакнахай выругался:
— К черту больницу! За ним, — указал он на фигуру, перебегающую от дома, в котором прятался Яварски, к следующему.
Яварски увидел нас и выстрелил на бегу. Пуля пробила ветровое стекло, но наш лысый водитель продолжал вести машину, а Яварски — перебегать от дома к дому. Между делом он оборачивался и успел сделать несколько выстрелов. Наш автомобиль выдержал еще пять попаданий.
Наконец Яварски добрался до последнего дома в этом квартале и взбежал на крыльцо. Шакнахай старательно прицелился и выстрелил. Яварски пошатнулся.
— Пошли, — сказал Шакнахай, хватая ртом воздух, — кажется, я попал.
Он распахнул дверцу автомобиля и упал на мостовую. Я выпрыгнул и помог ему встать.
— Где же они? — пробормотал Шакнахай.
Я оглянулся. Группа полицейских уже бежала по лестнице дома, в котором скрылся Яварски, а на улице я увидел три патрульные машины.
— Они тут, Иржи, — сказал я. Его лицо стало серым.
Шакнахай прислонился к простреленному автомобилю и судорожно вздохнул.
— Черт, больно, — выдавил он еле слышно.
— Ничего, Иржи. Сейчас отвезем тебя в больницу.
— Тут не просто совпадение — звонок по поводу Он Чонга, а затем этот Яварски.