Остаток ночи пролетел мгновенно. Я опрокидывал стакан за стаканом и следил, чтобы Кмузу не отставал от меня. Он все еще полагал, что пьет содовую со странным лимонным соком…
Скоро я был пьян в стельку. Кмузу, вероятно, был тоже хорош. Помнится, Чири закрыла бар в три ночи. Она сняла кассу и выдала мне деньги. Я вручил ей половину купюр, как мы договорились, выдал Ясмин и остальным девочкам их жалованье. Но у меня все равно осталась толстая пачка.
Транссексуалка по имени Лили наградила меня пылким поцелуем, а другая, Рири — номером своего телефона. Кажется, она дала телефончик и Кмузу, очевидно, на спор. И тут я полностью отключился. Не знаю, как мы с Кмузу добрались домой, по крайней мере не в своем автомобиле. Думаю, Чири посадила нас в такси. Пришел я в себя в постели, увидев дремавшего стоя Кмузу, собиравшегося опрокинуть на меня апельсиновый сок е горячим кофе.
— Ну, и где же вода? — спросил я, спотыкаясь, с таблетками соннеина в одной руке и ботинками в другой.
— Вот она, яа Сиди.
Я взял стакан и проглотил таблетки.
— Еще и тебе осталась парочка… — предложил ему я.
Он испугался:
— Я не могу…
— Это не наркотики, это лекарство.
Кмузу долго боролся со своим предубеждением против лекарств, прежде чем взял одну соннеинку.
Но я все еще был далек от трезвого состояния, и слабо помогали соннеинки. Конкретно ничего не болело, но голова не прояснялась. Я быстро оделся, не глядя, что надеваю. Кмузу предложил мне позавтракать, но от одной мысли о еде затошнило. Хорошо еще, что на этот раз Кмузу не докучал мне. Думаю, в такой тяжелый день ему не улыбалось заниматься приготовлением завтрака.
Мы, пошатываясь, спустились по лестнице. Я вызвал такси, чтобы доехать до работы, а Кмузу поехал тем же рейсом за нашим седаном. Я откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и прислушался к тому, что творилось у меня в голове. В ушах у меня гудело, как в машинном отделении старинного теплохода.
— Да сбудет твой день удачным, — пожелал мне Кмузу, когда мы подъехали к зданию участка.
— Ты имеешь в виду, чтобы я дожил до ленча, — ответил я ему, выбрался из такси и протолкался сквозь толпу своих юных почитателей, бросив им несколько монеток.
Когда я вошел в свой бокс, сержант Катавина бросил на меня завистливый взгляд.
— Ты неважно выглядишь, — сказал он.
— Неважно себя чувствую. Катавина прищелкнул языком.
— Могу открыть секрет, что я делаю, когда у меня похмелье.
— Ты не приходишь на работу, — сказал я, падая на пластиковый стул. У меня не было желания с ним разговаривать.
— Это тоже помогает, — ответил он и, повернувшись, вышел из бокса. Он меня недолюбливал, но мне было на это наплевать.
Минут через пятнадцать вошел Шакнахай. Я все еще смотрел на экран компьютера, не в силах вгрызться в гору бумаг на столе, ожидавших меня.
— Где ты там? — позвал он и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Хайяр хочет видеть нас обоих.
— От меня мало пользы, — мрачно буркнул я.
— Так и передам. Ну же, пошевеливайся.
Я нехотя последовал за ним по коридору в стеклянный кабинет Хайяра. Некоторое время мы стояли в дверях, пока Хайяр перебирал бумаги. Затем он поднял глаза от бумаг и внимательно посмотрел на нас. Это было предисловие. Он должен был сообщить нам что-то неприятное и вел себя так, чтобы мы знали, как неохотно он это делает.
— Мне не хотелось бы сообщать вам… — начал он, печально оглядывая нас.
— Может, тогда и не надо, лейтенант? — предложил я. — Пойдем, Иржи, оставим его в покое.
— Заткнись, Одран, — прервал меня Хайяр. — У нас официальная жалоба от Реда Абу Адиля. Помнится, я говорил вам прекратить расследование его дела. Вы так и не встретились с ним в тот раз, зато успели поговорить со множеством его подчиненных.
— О'кей, — бросил Шакнахай, — мы закрываем дело.
— Расследование закончено. Мы собрали всю нужную информацию.
— О'кей, — повторил Шакнахай.
— Все понятно. С этой минуты оставьте Абу Адиля в покое. У нас нет ничего против него. Никаких подозрений.
— Хорошо, — сказал Шакнахай. Хайяр взглянул на меня.
— Ладно, — сказал я. Хайяр кивнул.
— О'кей. А сейчас у меня для вас есть еще кое-что. — Он передал Шакнахаю листок бледно-голубой бумаги. Шакнахай мельком взглянул на него.
— Это рядом.
— Точно, — кивнул Хайяр. — Были жалобы от соседей. Похоже, очередной торговец детьми, но у этого парня скверные манеры. Если это Ой Чонг, хватайте его и везите сюда. Не беспокойтесь об уликах, их мы найдем позже, даже если вы ничего не обнаружите. Если его там нет, займитесь расследованием и представьте мне подробный отчет.
— А какое обвинение мы ему предъявим? — спросил я.
Хайяр пожал плечами:
— Да никакого. Он услышит обвинение во время следствия.
Я поглядел на Шакнахая. Тот тоже пожал плечами. Такие методы полиция использовала несколько лет назад. Лейтенант Хайяр, похоже, испытывал ностальгию по добрым старым временам.
Мы с Шакнахаем вышли из кабинета Хайяра и направились к лифту. Он засунул бумажку в нагрудный карман.
— Мы там не задержимся, — сказал он. — А потом пойдем перекусим.
При мысли о еде я испытал очередной приступ. Я понимал, что алкоголь по-прежнему бродит в моей крови, и молился Аллаху, чтобы мое состояние не навлекло на меня беды.
Мы проехали кварталов шесть и остановились у ветхих зданий из красного кирпича. На улице дети гоняли футбольный мяч, толкая друг друга и громко крича.
— Яа Сиди! Яа Сиди! — завопили они, когда я вылез из машины. Я понял, что среди них есть и те мальчишки, которым я каждое утро кидал монетки.
— Ты пользуешься бешеной популярностью в этом квартале, — заметил с любопытством Шакнахай.
Группы мужчин сидели на старых кухонных стульях перед своими домами, попивая чай, перебрасываясь словами и глазея на несущиеся мимо автомобили. При нашем появлении разговоры тут же смолкли. Нас встречали полные ненависти взгляды и злобный приглушенный шепот.
Шакнахай бросил взгляд на голубой листок и сверил с ним номер одного из домов.
— Этот, — сказал он.
На первом этаже находился магазин, в неосвещенной витрине которого громоздились картонные коробки…
— Похоже, он не работает, — сказал я. Шакнахай кивнул и подошел к группе мужчин, наблюдавших за нами.
— Кто-нибудь знает Он Чонта? — спросил он. Мужчины молча переглянулись.
— Этот подонок торгует детьми. Вы не видали его?
Вот уж не думал, что кто-нибудь из этого сборища небритых мужчин с хмурыми лицами нам поможет, однако в итоге один из них вызвался.
— Я хочу поговорить с вами, — заявил он. Остальные издевательски высмеяли его и плюнули вслед, когда он последовал за мной и Шакнахаем.
— Что ты знаешь о нем? — спросил Шакнахай.
— Этот Он Чонг появился здесь несколько месяцев назад, — сказал мужчина, нервно озираясь. — Каждый день в его магазин приходят женщины с детьми. Через некоторое время они выходят, но уже без детей.
— А что он делает с детьми? — спросил я.
— Он ломает им ноги, — с жаром сказал человек, — отрезает руки, вырывает язык, чтобы люди жалели их и давали деньги. А потом продает их мошенникам, которые выпускают калек на улицу просить милостыню. Иногда он продает девочек-подростков сводникам.
— Он Чонг не доживет до вечера, если Фридлендер Бей узнает об этом, — заявил я.
Шакнахай посмотрел на меня так, точно увидел перед собой законченного идиота, а затем вновь повернулся к мужчине:
— Сколько он платит за ребенка?
— Не знаю, — ответил тот. — Может, триста, а может, и все пятьсот киамов. Мальчишки дороже девочек. Иногда с другого конца города к нему приходят беременные женщины. Они остаются у него на неделю или на месяц. Потом возвращаются домой и говорят, что ребенок умер. — При этих словах мужчина поежился и затем затряс головой.
Шакнахай подошел к магазину и подергал дверь. Она загремела, но не открылась. Он вынул игломет и разбил стекло над замком, просунул руку и открыл его. Я последовал за ним в затхлое темное помещение.