— Плохо, — помрачнел Кмузу. — Когда-нибудь он нарвется не на того человека, о чем будет жалеть всю оставшуюся жизнь.
— Это верно. Но Фуад останется Фуадом. В любом случае до конца смены мне надо поговорить с Индихар. Не возражаешь, если я оставлю тебя на пару минут?
— Конечно, яа Сиди. — Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом; меня это всегда раздражало.
— Я скажу, чтобы тебе принесли еще чаю со льдом, — сказал я, направляясь к стойке.
Индихар мыла стаканы. Я намекнул ей, что она может не выходить на работу, пока не почувствует себя лучше, но она сказала, что лучше работать, чем сидеть дома с детьми и киснуть. Ей были нужны деньги, чтобы платить беби-ситтеру, и у нее остались долги от похорон. Девочки ходили вокруг нее на цыпочках, не зная, что ей сказать. Атмосфера в клубе создалась невеселая.
— Что-нибудь нужно, Марид? — спросила она. Ее глаза были заплаканы, под ними чернели круги. Склонившись над раковиной, она не смотрела на меня, не желая встречаться со мной взглядом.
— Еще стаканчик чаю со льдом для Кмузу, больше ничего, — обронил я.
— Хорошо.
Она наклонилась и вытащила из холодильника под стойкой кувшин холодного чая. Наливая в бокал, она так и не взглянула в мою сторону.
Я поискал глазами кого-нибудь из девушек. Сегодня днем работали три новенькие. Я вспомнил имя одной из них.
— Брэнди, — позвал я, — отнеси стакан долговязому парню вот за тем столиком.
— Тому каффру? — переспросила она, коренастая блондинка с толстыми руками, массивными бедрами, большой искусственной грудью и взлохмаченной крашеной шевелюрой. У нее были татуировки на обеих руках, правой груди, левой лопатке, видневшейся в вырезе платья, на щиколотках и даже на попке. Видимо, она стеснялась своих татуировок, потому что в присутствии клиентов накидывала черную шаль, а танцевала в белых гольфах и ярко-красных туфлях на платформе.
— Хочешь, я выбью из него чаевые? Я помотал головой:
— Это мой шофер. Для него бесплатно. Брэнди кивнула и понесла бокал в зал. Я сидел у стойки и от нечего делать вертел на ней круглый пробковый поднос.
— Индихар, — наконец позвал я. Она устало взглянула на меня:
— Я же говорила: не жалей меня. Я поднял руку.
— Я помню. Сейчас я хочу предложить тебе помощь. Прими ее хотя бы ради детей, если не ради себя. Я буду рад оплатить могилу на кладбище, где похоронены твои сват и свекровь. Чири охотно одолжит тебе денег…
Индихар с раздраженным вздохом вытерла руки о полотенце.
— Об этом я тоже не хочу слышать. Мы с Иржи никогда не одалживали денег.
— Разумеется, но сейчас у тебя другая ситуация. Какую пенсию тебе платит полицейское управление?
Она с отвращением отбросила полотенце.
— Треть жалованья Иржи, всего-навсего. И еще с поклонами толкуют мне что-то об отсрочке. Скорее всего, я смогу получать пенсию не раньше чем через полгода. Последнее время мы еле держались на плаву. А теперь я вообще не представляю, как свести концы с концами. Придется подыскивать жилье подешевле.
Я знал, что более дешевого места растить детей, чем Хаф-аль-Хала, быть не может.
— Хм… — пробормотал я. — Послушай, Индихар, ты ведь уже заслужила оплачиваемый отпуск. Давай я заплачу тебе за две-три недели вперед, и ты сможешь посидеть дома с Захрой, Хакимом и малышом Иржи. Или используешь это время, чтобы подработать где-то на стороне…
Брэнди вернулась к стойке и негодующе плюхнулась рядом со мной.
— Сукин сын, не дал мне чаевых.
Я посмотрел на нее. Видимо, по уму она могла бы составить прекрасную пару Фуаду.
— Я тебе говорил, для Кмузу — бесплатно. Я не хочу его надувать.
— Он что, твой любимчик? — язвительно поинтересовалась Брэнди.
Я посмотрел на Индихар.
— Тебе очень нужна здесь эта сучка? — спросил я.
Брэнди соскочила со стула и направилась в гримерную со словами:
— Ладно, замяли.
— Марид, — с восхитительным самообладанием отвечала Индихар, — оставь меня в покое. Не надо денег, отпусков, подарков. Хорошо? Дай мне только делать то, что я считаю нужным.
Спорить с ней я больше не мог.
— Как хочешь, — сказал я и вернулся к столику, за которым сидел Кмузу.
Я искренне хотел помочь Индихар, все более проникаясь к ней уважением. Пропустив пару стаканчиков, чтобы убить время, я просидел в клубе до восьми вечера. Пришла Чири с ночной сменой, и Индихар сняла кассу, заплатила девочкам и ушла, никому не сказав ни слова. Я подошел к стойке поприветствовать Чири.
— Индихар держится молодцом, — заметил я ей.
Она сидела за стойкой и наблюдала за посетителями, которых было общим числом семь-восемь.
— Вчера Индихар исполнилось двадцать, — проговорила Чири каким-то чужим голосом. — Индихар знала Иржи всю свою жизнь. Они вместе выросли в одной небольшой деревеньке. Иржи ей всегда нравился, и, когда родители сказали, что выдадут ее за Шакнахая, она очень обрадовалась.
Чири нагнулась и вытащила свою бутылочку тенде, плеснула с полстакана и отхлебнула.
— Детство Индихар было ничем не примечательным, — продолжала юна. — Ее родители были людьми старомодными, со свойственными возрасту предрассудками. Она выросла в Египте, где согласно словам старцев девушки, пьющие воду из Нила, вырастают чересчур страстными. Они утомляют своих бедных мужей. Поэтому там девушки перед свадьбой подвергаются ритуальному обрезанию.
— Так же, как и во многих мусульманских провинциях?
Чири кивнула.
— Деревенская повитуха совершила обрезание Индихар и приложила к ране луковицу и соль. После этого Индихар неделю лежала в постели, и мать кормила ее цыплятами и плодами граната. Когда она встала, мать дала ей новое, только что сшитое платье. В подкладку его был зашит клитор Индихар. Они пошли на берег Нила и бросили платье в реку. Меня передернуло:
— Зачем ты мне все это рассказываешь? Чири отхлебнула еще глоточек тенде.
— Чтобы ты понял, как много значил Иржи для Индихар. Она говорила, как болезненно обрезание, но она радовалась, что прошла через него. Это значило, что она наконец стала взрослой женщиной и могла выйти замуж за Иржи с благоволения родителей и друзей.
— Кажется, меня это не касается, — сказал я.
— Тебя действительно не касается ее финансовое положение. Оставь ее в покое, Марид. У тебя добрые намерения, и после смерти Иржи благородный поступок — предложить помощь вдове, но Индихар не нужны наши деньги, и не стоит донимать ее предложениями о помощи.
Я поник.
— Кажется, теперь я понял, — пробормотал я. — Спасибо, что вразумила.
— С ней все будет в порядке. Если ей случится попасть в беду, обратится к нам. А сейчас познакомь меня с Кмузу. Мне нравится этот парень.
Я удивился:
— Ты хочешь разбудить мою ревность? Кмузу — не компанейский парень, ты проглотишь его с потрохами.
— Я только попробую, — сказала она, сверкнув своей великолепной каннибальской улыбкой. Еще один выстрел в темноте.
— Чири, — сказал я, — как ты думаешь, что значат буквы «А.Л. М.»?
Она на минуту задумалась.
— Ассоциация лесбиянок-матерей. Эта девочка Ханина, что танцевала у Френчи, выписывала их газету. А почему ты спрашиваешь?
Я прикусил губу.
— Нет, не то. Если придет на память что-нибудь другое, дай мне знать.
— О'кей, дорогуша. Это загадка?
— Загадка.
— Подумаю. — Она отхлебнула тенде и оценила свое отражение в зеркальной стенке над моей головой. — А я слышала, ты выбросил все свои лекарства? Вот уж не ожидала, что ты решишься. Хочешь найти средство поэффективнее?
— Да. Я выкинул таблетки после гибели Иржи. Лицо Чири стало серьезным.
— А-а-а…
Несколько минут прошло в неловком молчании. Наконец я заговорил:
— Временами сильно тянет, но пока я смог удержаться.
— Снизить дозу — одно, но бросить совсем — это уж слишком. Может, это и к лучшему, но я всегда придерживалась умеренности во всем. Кроме того, существует такая гадость, как «абстинентный синдром». Я улыбнулся:
— Ценю твое участие. Но я знаю, что делаю. Чири печально покачала головой: