По людным улицам картинного Потсдама
Торжественный кортеж медлительно течет,
И старой роскоши изысканная рама
Тревожит грустных дум эпический полет.
Толпа молитвенно и чутко напряженна…
Вдоль императорами взрóщенных аллей
Рыдает скорбный ритм капеллы похоронной,
И Гогенцоллернов распахнут мавзолей.
У траурных кистей печальной колесницы
Воскресло прошлое и трепетно встает
Отдать последней долг своей императрице,
Стряхнуть тяжелых дней надвинувшийся гнет.
Душа смирившейся, несломленной державы,
Зажглась опять на миг несбыточной мечтой:
С Верденских гекатомб, из Бельгии кровавой
Взвился былых надежд несокрушимый рой.
Плюмажи белые, чеканные кирасы,
И каски, гордые сиянием орлов,
Вам есть что вспоминать, Потсдамския террасы,
Вам есть о чем жалеть, склоненный ряд голов.
Принцесс развенчанных немые вереницы,
И принцы павшие, и павшие вожди,
Короны и венки и гроб императрицы.
Массивный, пышный гроб, как символ впереди.
Мир праху твоему, последняя Августа,
Ты будешь мирно спать среди родных гробов,
В народе рыцарском, хранящем честь и чувство,
В кругу сознательных и доблестных врагов.
Врагов, сумевших чтить величие паденья,
И в дни безмерных смут, отчаянья и мук
Не запятнавших дух отравой преступленья,
В крови избранников не омочивших рук.
Мир праху твоему! С сознаньем боли тайной
Взор обращается невольно на восток…
Знакомый, горький путь… Далекая окрайна,
Затерянный в горах, случайный городок,
Понурый, мрачный дом, нахмуренные стены,
Охрана грубая разнузданных солдат,
И в окна тусклые за буйством каждой смены
Пять детских милых лиц испуганно следят.
А там? Глухая ночь… Ночь жуткая до крика…
В раскатах выстрелов грохочущий подвал…
Ватага пьяная… Такой расправы дикой
В анналах бытия никто не начертал.
Ручьями льется кровь, и гнутся половицы,
В кощунственных руках безжалостен прицел,
И стынет теплый труп другой императрицы
В трепещущей горе еще дышащих тел.
Фабричный грузовик, — не траурные дроги, —
Повлек немую кладь под складками сукна,
И только след бежал по колеям дороги,
Кровавый, жуткий след, свидетель злого сна.
У шахты брошенной, сообщницы невольной,
Звенело карканье слетевшихся ворон,
И старый лес шумел, как отзвук колокольный,
Над страшным таинством безвестных похорон.
Прошли лихие дни. Пройдут лихие годы.
Но с царскою семьей в безмолвии ночей
Мы погребли навек блеснувший луч свободы,
И заклеймит нас жизнь названьем палачей.
Не вырвать, не стереть позорящей страницы…
И запоздалый плач надгробной литии
Не успокоит тень былой императрицы
И с диким посвистом замученной семьи.
Харбинская весна
Харбинская весна… Песочными смерчами
Метет по улицам жестокий ураган,
И солнце золотит бессильными лучами
Взлетевшего шоссе коричневый туман.
Несутся встречные прохожие, как пули,
Одежды их чертят причудливый зигзаг,
В хаосе мечутся извозчики и кули,
И рвется в воздухе пятиполосный флаг.
Харбинская весна… Гудят автомобили,
Кругом густая мгла, пирушка злобной тьмы,
Китайцы все в очках от ветра и от пыли,
Японцы с масками от гриппа и чумы.
Очки чудовищны и лица странно жутки,
В смятенном городе зловещий маскарад…
Ни снега талого, ни робкой незабудки,
Ни звонких ручейков, ни вешних серенад.
Харбинская весна… Протяжный вой тайфуна.
Дыханье стиснуто удушливой волной,
В зубах скрипит песок и нервы, точно струны,
Дуэт безумных дум с безумною весной.
Где запах первых трав? Разбрызганные льдинки?
Великопостных служб томящий душу звон?
На вербах розовых прелестные пушинки?
Базаров праздничных приветливый гомон?
Харбинская весна… В разгуле общей пляски
Кружится дико жизнь в безправьи и чаду,
Кружится прошлое, напев забытой сказки,
Мучительный кошмар в горячечном бреду.
А будущее? Смерть? Возмездие? Расплата?
Печально бродит мысль на склонах прежних лет
По всем родным местам, где я была когда-то,
С любимыми людьми, которых больше нет…