Этим летом бабушку Минзифу что-то часто тоска брала. «Верно, смерть моя приближается», — вздыхая, говорила она своим сверстницам-соседкам. Вероятно, по этой причине желание повидаться с Баламиром превратилось у нее чуть не в болезнь. Поначалу она ограничилась письмом Баламиру, в котором умоляла его приехать в деревню хотя бы на несколько дней. Не получив ответа, она попросила соседей написать Баламиру второе письмо, наконец, третье. Ответом было молчание. Тогда она, вверившись аллаху, пустилась в дорогу, увязав в клетчатую домотканую скатерть свои скромные гостинцы. Спасибо, председатель колхоза дал лошадь до пристани. Еще наказал ей: «Смотри, бабушка Минзифа, обязательно профессору покажись. Баламир теперь городской человек, пусть сводит!»
«Не рассердился бы Баламир, что притащилась, — думала бабушка Минзифа, упорно продолжая сидеть все в той же позе в комнатке внука. — И домой проводить — расход ему лишний будет. Не надо было мне, старой, трогаться с места, людей тревожить. Недаром говорится: старый что малый. И какой злой дух вытолкнул мои кости из теплого дома? О аллах, умягчи сердца рабов твоих, ниспошли кротость и смирение…»
Легонько постучавшись в дверь, вошел Матвей Яковлевич. Ласково поздоровался со старухой, расспросил вежливенько о здоровье. Бабушка Минзифа отвечала односложно, слово по-русски, слово по-татарски. Матвей Яковлевич с первого взгляда понял, что старуха сама не будет расспрашивать о внуке. Чтобы рассеять страхи бабушки Минзифы, Матвей Яковлевич сам принялся рассказывать ей о Баламире.
— У Баламира теперь специальность в руках. Вместо в одном цеху работаем. И зарплата у него неплохая. Одежонку кое-какую справил. Увидишь — не узнаешь… Вырос — под потолок. Разумный паренек, не балует.
Матвей Яковлевич счел за благо скрыть от старухи, что Баламир последнее время стал бегать за девушками, — и без того расстроена, зачем еще больше расстраивать.
— Жену не собирается ли взять? — спросила старушка.
Матвей Яковлевич улыбнулся из-под седых усов своей доброй, приятной улыбкой, и бабушка Минзифа заключила про себя: «Хотя и не татарин, а, должно быть, хороший человек».
— Рановато ему, Минзифа-апа, прежде в армии надо отслужить. Пусть погуляет на свободе по молодому делу. А женится, сами понимаете… семья — хомут на шее. Да и жизнь начнет прижимать.
Баламир все не возвращался. Ольга Александровна опять стала приглашать бабушку Минзифу к чаю. В обычное время они в эту пору обедали, но, хотя обед был уже готов, Ольга Александровна поставила самовар, — бабушка Минзифа, по всему можно думать, не станет есть «пищу русских».
На этот раз Минзифа не заставила долго упрашивать себя. Не то Матвей Яковлевич больше понравился, чем старуха его, не то решила, что голова разболелась оттого, что давно чаю не пила. Выйдя на кухню, она вымыла руки и скромно села за стол.
«Плиточный чай заварила, аромат — на всю комнату… И молоко на столе. Смотри-ка, они, оказывается, совсем как мы, — обрадовавшись, подумала про себя старуха и пожелала мысленно: — Пусть снизойдет на них счастье».
Во время чая разговор вертелся больше вокруг Баламира, чем бабушка Минзифа была очень довольна. Она немало узнала про Баламира и теперь уже не раскаивалась, что приехала.
К концу чаепития она еще больше освоилась с гостеприимными хозяевами и понемногу разговорилась.
Ольга Александровна и Матвей Яковлевич понимали по-татарски. Старики узнали, что она больна желудком. Ольга Александровна пообещала, что сама будет водить ее к доктору, у них есть очень хороший знакомый врач. А у Баламира нет времени, он занят на работе. Минзифа очень обрадовалась и, сама не заметив как, посетовала, что Баламир давно уже не пишет ей.
— Неужели правда, Минзифа-апа? — поразилась Ольга Александровна. — А он ведь говорит, что на каждое письмо ваше отвечает. Старик вот мой не раз спрашивал у него…
Но бабушка Минзифа уже раскаивалась в душе, что сболтнула лишнее, и больше рта не раскрыла. На ее сморщенном лице так явственно проступила скорбь, что старики угадали, какое горе гложет ее сердце. Им стало неловко, точно и на них ложилась некоторая доля вины.
Баламир все не возвращался, и, как ни крепилась бабушка Минзифа, усталость взяла свое — она задремала. Погорельцевы поставили в комнате Баламира раскладушку. Старушка тут же легла на нее и, свернувшись калачиком и подсунув под голову правую руку, уснула. Она казалась теперь такой маленькой, словно высохший лист.
Оставшись вдвоем, Ольга Александровна с Матвеем Яковлевичем занялись догадками, куда мог запропаститься Баламир.