Сначала путь непройденных земель,
Потом обрыв израненного спуска,
И голубая изморозь Иркутска,
И проруби разинутая щель.
Полковники не слушали твой зов,
Бокальный всплеск укачивал их сонно.
Созвездия отгнившего погона
Им заменяли звезды коньяков.
Свои слова осколками рассыпь
Меж тупиков, сереющих пустынно,
Плюгавое похмелье кокаина
И сифилиса ситцевая сыпь.
Кашмирский полк, поющий нараспев,
Кашмирский полк, породистый британец
Обмотки на ногах, у плеч тигровый ранец.
На пуговицах королевский лев.
Приблизилась военная гроза,
Рождались дни, как скорченные дети,
От них, больных, в витринах на портрете
Старели адмиральские глаза.
Что ж из того? Упрямо перейду
Былую грань. Истерикой растаяв,
Дрожа слезой, сутулый Пепеляев
Покаялся советскому суду.
Перехлестнул, стянул, перехлестнул
Чеканный круг неконченного рейса,
Жизнь сволочнулась ртом красногвардейца
Вся в грохоте неотвратимых дул.
Душа не вынесла, в душе озноб и жар.
Налево марш — к могильному откосу.
Ты, говорят, опеплив папиросу,
Красногвардейцу отдал портсигар.
Дал одному солдату из семи,
Сказал: „Один, средь провонявшей швали,
На память об убитом адмирале
Послушай, ты, размызганный, возьми!“
Это стихотворение я читал в группе сибиряков, где оно получило полное одобрение. Читал также неоднократно в кругу своих друзей и знакомых. Спустя несколько месяцев после разгрома Колчака я был арестован Губчека по обвинению в распространении антисоветских прокламаций. Спустя две недели я был освобожден за недоказанностью. Приход советской власти мной был воспринят резко отрицательно. Записано с моих слов верно и мною прочитано. Евг. Забелин».
Кроме традиционного для «Сибиряков» стихотворенья о Колчаке, к делу Евгения Забелина приложены еще два стихотворения.
МАРИЯ АНТУАНЕТТА
Влюбленная в красивые слова,
Она глядит спокойно и устало.
Изысканные вянут кружева,
Павлиний шелк спускает одеяло.
Густых духов жеманный аромат
Напоминает молодость жасмина,
А за стеной наигрывает брат
Бетховена на старом пианино.
О, фрейлины утраченных веков,
Коснеющих над фижмами и пудрой,
Поклонником старух и париков
Маркизом был ваш друг золотокудрый
Вы, улыбаясь, слушаете бред,
Вы смотрите на сумерки без боли.
В последний раз лукавый менуэт
Он танцевал в серебряном камзоле.
К чему скрывать встревоженную дрожь
Я все равно за вас не побледнею,
Ведь гильотины выточенный нож
Поцеловал подставленную шею.
Перед дворцом поруганной вдовы,
Натравленная бешенством Марата,
Топтала чернь осколок головы
И голубую кровь аристократа.
Тоска пришла и больше не уйдет.
Опять глаза темнеют от печали.
В ту ночь король взошел на эшафот,
И палачи его короновали.
Осыпалась могильная земля.
Не сберегли придворные поэты
Последние молитвы короля
И локоны своей Антуанетты.
Пусть тонкий хмель слетается в слова,
Мы юность пьем из полного бокала.
Изысканные вянут кружева,
Павлиний шелк спускает одеяло.
РОССИЯ
Хватив накипевшего зелья,
Ударив стаканом об стол,
Томится она от похмелья,
Задрав кумачовый подол.
И рот припаскудила рвота,
Башку заломив набекрень.
Кто вымазал дегтем ворота
Курносых ее деревень?
Не батя встречается с батей
То хлещется юбка в крови.
Ну, девка, теперь забрюхатим,
Ну, девка, теперь не реви.
Ты, Русь, пестрокрылая птица,
Быстрей бубенцом отзвони.
Тебя октябрили, срамница
Чекистские ночи и дни
«С приездом Анова была по его инициативе организована литературная группа „Памир“. Группа объединила исключительно сибиряков. В группу входили Феоктистов, Анов, Марков, Ерошин, Забелин, Бессонов, а позднее Васильев. Мартынова и Абабкова считали в группе заочно, хотя они были в Сибири. В задачу группы входило отторжение окраин Сибири и нацменьшинства (сибирского). Мы считали Сибирь богатой страной, своеобразной, могущей занимать особое место в политическом и экономическом отношении. Мы считали, что Сибири суждено сыграть особую, самостоятельную роль. Отсюда и пропаганда Сибири и сибирского края со всех точек зрения (политической, экономической, экзотической и пр.) в наших произведениях. Легально под маской „Памир“ мы выступали лишь один раз в Доме Герцена».