Да. Листаешь дело и видишь — действительно, вдумчивый. Читаю протоколы допросов Мартынова, и многое, непонятное тогда, становится мне понятным; и почему его книга мемуаров называется «Воздушные фрегаты», и почему в этой книге нет ни слова об аресте 1932 г., ни слова о друзьях П. Васильеве, С. Маркове, Е. Забелине — и откуда (видимо, чувство страха владело поэтом до конца), его равнодушие или даже холодное безразличие к крестьянской жизни. Оно мне всегда претило, а с другой стороны, привлекала и завораживала страсть к изображению сильных, мощных, энергичных натур, с пафосом созданных им в книге предвоенных поэм. Супермен, русский конквистадор, сибиряк… «Не упрекай сибиряка, что у него в кармане нож, ведь он на русского похож, как барс похож на барсука»… Строки, восхищавшие меня тридцать лет тому назад, становятся мне до конца понятными лишь после прочтения протоколов допросов Леонида Николаевича Мартынова. Как и его своеобразный футуризм, и социальный оптимизм, и некая органически присущая ему «советскость», замешанная на демонстративном новаторстве, что в конце концов сделало его в какой-то степени официальным поэтом, с поправками на причуды формотворчества и демонстративного интеллектуализма.
Читая размышления Леонида Мартынова о судьбах Сибири, о ее возможной самостоятельности, о развитии на ее просторах мощного русского предпринимательства, можно только подивиться тому, что эти мысли 60-летней давности столь популярны ныне в умах и деяниях нынешних сибиряков.
Надо сказать, что в конце 20-х годов все эти поэты встретились в Новосибирске, где называли себя «памирцами». Но идеологическое давление со стороны партийных и партийно-литературных кругов вытеснило их из Новосибирска, они вскоре переехали в Москву и сплотились в столице в «Сибирскую бригаду».
I
Из протокола допроса Леонида Мартынова. 17.3. 1932 г.
«Возродилась наша антисоветская группа осенью 1931 г. На собраниях этой группы я был несколько раз, знаю, что и без меня собирались, так как я часто бывал в отъездах. На собраниях этой группы мы обсуждали произведения членов нашей группы, а также обсуждали ряд политических вопросов и читали советские и контрреволюционные стихи (не для печати). В частности, я читал стихи о Колчаке, о колчаковском поэте Маслове, а также читал стихи Маслова. Привожу отдельные четверостишия из этих произведений.
Дальше речь идет о приезде Колчака в Сибирь. Его борьба и гибель в снежном море.
Марков читал в группе свои стихи „Адмирал Колчак“. Припоминаю отдельные строфы…
Читал также Забелин о Колчаке, но его стихов я не запомнил.
С весны 1931 года наша группа переместилась в общество краеведов.
Записано с моих слов верно и мною прочитано.
Л. Мартынов».
Из протокола допроса от 4.4.1932 года
«Основным и определяющим в моем мировоззрении — это анархоиндивидуализм. Идеальным типом человека, моим героем был сильный человек, представитель той породы „засухо“ и „морозоустойчивых“ людей, о которых я говорил в своих предыдущих показаниях и прообраз которого дан в моих произведениях. Естественно поэтому, что основным мотивом моего творчества было оромантизирование сильной, руководимой в своих действиях индивидуальными мотивами личности, где бы я ее ни находил. Идя по этой линии, я неизбежно приходил к романтизированию такого вредного — в особенности в настоящий период — социального типа, как летуна, при анализе образа которого я выпячивал глубоко индивидуальные мотивы, оправдывающие их антиобщественные действия. В основе этих мотивов я усматривал протест раскрепощающейся личности против векового рабства.
Записано с моих слов верно и мною прочитано.
Л. Мартынов».
Протокол допроса Л. Мартынова от 8.4.1932 г.
«Новая Сибирь, Сибирь будущего, о которой я говорил в моих предыдущих показаниях, — это прежде всего Сибирь, переставшая быть провинцией, переставшая быть колонией.