О Скуратове:
«Скуратов шел со мной и говорил: „Большевистская революция назвалась девушкой, но под конец оказалась девушкой попорченной, проституткой. Если бы поднять крестьян, я посоветовал бы им повесить тело Ленина на посмешище“».
О Сергее Маркове:
«Сибиряк, писатель, работал в газете „Советская Сибирь“ репортером. Изгнан за а-семитизм. Один из коренных памирцев, выступал с платформой „Памира“. Публично в доме Герцена, кажется.
В прошлом, по собственным словам, служил ополченцем у генерала Дутова. Из стихов мне известна его поэма „Адмирал Колчак“. Энтузиаст колчаковских поэтов. У него на руках есть „Альманах мертвецов“, где собраны все стихи колчаковских поэтов. Общее, что объединяет сибиряков, — отрицание политики существующего строя».
«А. Отношение к индустриализации.
Отдельные члены группы считают, что индустрия теперь может быть и будет использована русским фашизмом, который придет на смену в стране большевиков (установка Анова, к ней, по-моему, тяготеет Мартынов). Ерошин же, наоборот, враг индустриализации, за исконную, прекрасную, сытую матушку-Россию.
Б. Коллективизация. Все поголовно, за исключением Мартынова, против коллективизации. Мартынов говорит: „Коллективизация — спутник индустриализации. Мужикам так и надо, их прикрепят к земле, и этим самым раскрепостят инстинкт, мешавший им вершить судьбами нашего государства“. Все сибиряки считают: „речь идет не о ликвидации кулачества, а о ликвидации крестьянства“.
В. Относительно Сибири считали, что она может быть вполне самостоятельным государством: имеет природные богатства — уголь, железо, золото, лес; имеет выход к морю. Были разговорчики о том, что вот, мол, отхватят японцы Сибирь до Урала. Но выводов не делалось никаких.
Г. Отношение к политике партии в области художественной литературы: все абсолютно высмеивали призыв ударников в литературу, говорили о том, что „душится живое слово“, „уничтожаются подлинные художники“ и т. д. Анов говорил, например: „Развернул я какой-то журнал времен Николашки — вот где демократия, вот где свобода была. Хотя бы половину такой свободы теперь. Теперь, куда ни плюнь, — Бенкендорф“.
…Многое не помню, многое забыл, но постараюсь восстановить, достать материалы и изложить в ГПУ совершенно искренно, без всякой утайки».
Из протокола допроса от 4/III 1932 г.
«Благодаря участию в антисоветской группе сибиряков, в которой оказывал на меня большое влияние Николай Анов, я докатился до преступных по отношению к пролетарскому государству поступков. Я написал и декларировал ряд похабных антисоветских стихов, за которые достоин всяческого наказания. Осознавая всю глубину моей вины, я с полной искренностью и с полным раскаянием в совершенных мною поступках даю твердое обещание большой упорной работой, творческой и общественной, исправить свои заблуждения. Я прошу позволить мне это.
Павел Васильев.
Допросил уполномоченный 4-м отд. СПО ОГПУ Ильюшенко».
Две никогда не публиковавшиеся эпиграммы Павла Васильева помещены среди протоколов его допросов.
IV
Евгений Иванович Забелин (Леонид Савкин), поэт. Из анкеты арестованного: «Отец священник, в прошлом крестьянин», «национальность великоросс», «недвижимости нет». После отбытия наказания по «Сибирскому делу» практически прекратил литературную деятельность. Лишь после войны им была написана достаточно заметная для тех лет поэма о Сталинском плане преобразования природы.
Из протоколов допросов Забелина Е. Н.:
«Происхожу из семьи омского священника Николая Савкина, человека, настроенного антисоветски. При Колчаке я учился в коммерческом училище. В моей семье колчаковщина была воспринята восторженно, как фактор спасения многострадальной измученной родины. Мне тогда было шестнадцать лет. Я считал Колчака вторым Наполеоном и так к нему относился. Расстрел Колчака был мною воспринят очень болезненно. Мною была написана в 25-м году поэма „Адмирал Колчак“, в которой я писал следующее: