Адерклаа еще горел, Чернышеву были видны клубы черного дыма на фоне идиллически розовых облачков. Австрийцы заняли этот поселок на рассвете, не без удивления убедившись, что Бернадот не будет его защищать. Решение маршала отвести ночью своих изрядно потрепанных саксонцев в безопасное место стало сюрпризом и для Наполеона, но только не таким приятным; когда Бернадот, спохватившись, начал обстреливать Адерклаа из пушек, австрийцы разбили половину его батареи своей тяжелой артиллерией. Массена, накануне повредивший ногу и страдавший от боли, подоспел только в половине восьмого утра и не мог поправить дела. Демонстрируя невозмутимость, Бонапарт сел в его белый фаэтон, запряженный четверкой белых лошадей и хорошо заметный издалека, коротко переговорил с ним и приказал идти к Эсслингу, взяв с собой дивизию кирасиров для прикрытия с фланга, а свою позицию оставить Макдональду. Адерклаа вернули за два часа, с большими потерями; несчастные саксонцы оказались меж двух огней: немецкая речь, белая униформа — французы и итальянцы стреляли по ним, принимая за австрийцев. Бернадот, пытавшийся собрать свои разбегавшиеся войска, попал под горячую руку Бонапарту, который объявил его болтуном, наделавшим глупостей. Зато Даву (который, кстати, на ножах с Массена) ничем не поплатился за неисполнение приказа преследовать австрийцев после удачно отбитой атаки. Победителей не судят: жалея кровь своих солдат, Даву сначала обрушил на корпус Розенберга мощный артиллерийский огонь, а уж затем его пехота овладела укрепленными высотами, прорвалась к Ваграму и захватила его с помощью гренадеров Удино…
Суматоха в лагере не унималась. Чернышев вызвался поехать на разведку; Наполеон милостиво кивнул.
На полпути к Дунаю Саше встретился инженерный полковник Лежён, который тоже ничего не понимал: у моста сущее столпотворение, обоз с провиантом и военным снаряжением пустился галопом, повсюду валяются опрокинутые фуры, и даже на той стороне Дуная фурлейты, которым уж совершенно точно ничто не угрожает, опрометью мчатся к стенам Вены. В лагере-то что слышно? Хм… Что ж, для императора лодка найдется.
Чернышев поворотил коня. Разум подсказывал ему, что тревога ложная, но как, однако, все перепугались! Даже позёр Бонапарт не скрыл своей тревоги. Ещё бы: сегодня утром у него на глазах маршал Бесьер грянулся оземь, выбитый из седла ядром, — и это через два месяца после гибели маршала Ланна! К счастью, Бесьер остался жив, зато генералу Лассалю, мчавшемуся далеко впереди своих гусар за отступавшими венгерскими гренадерами, картечью вышибло мозги. Под генералом Удино убило лошадь, сам он был дважды ранен, но после перевязки повел своих людей в атаку. Да что там, пуля рассекла сапог самого Бонапарта, порвав чулок и оцарапав левую ногу. Наполеон мнителен, он наверняка увидел в этом дурной знак, ведь он так гордится тем, что, если не считать давней тулонской раны, не получил ни одной царапины за полтора десятка лет нескончаемых боев!.. Кстати, Лассаль предчувствовал свою смерть: накануне сражения он раскрыл свой походный сундук, а трубка оказалась сломана, фляга с вином из его собственных погребов разбита, и стекло на портрете жены тоже треснуло. Тогда-то он и сказал своему адъютанту, что не переживет завтрашнего дня, и написал прощальное письмо жене. Впрочем, Лассаль сам говорил, что гусар, не погибший в тридцать лет, — фетюк, а не гусар, а ему было тридцать четыре…
Сгоревшие поля дымились. Массена отправил свои полки через хлеба, чтобы высокие колосья скрыли их передвижение, но австрияки подожгли рожь брандскугелями. Чернышев содрогнулся, вспомнив крики раненых, сгоравших заживо… Зато от ровной земли, мокрой после вчерашнего ливня, ядра, выпущенные с близкого расстояния, отскакивали, как мячики, и порой выбивали из плотных рядов австрийской пехоты по два десятка человек разом. Но и потери французов были велики; артиллерийские расчеты пришлось спешно пополнять добровольцами из гвардейской пехоты, кавалерия героически жертвовала собой, защищая пехотные колонны; если бы не атака кирасиров Нансути, Массена угодил бы в плен. Когда его сын-адъютант прискакал с просьбой прислать подкрепление, Бонапарт нарочито вывернул карман: «Скажите маршалу, что у меня нет войск в кармане». Между прочим, за весь сегодняшний день не было захвачено ни одного неприятельского орудия и взято очень мало пленных; Наполеон был этим недоволен.