Петр Сергеевич Мещерский, недавно назначенный обер-прокурором в пятый департамент Правительствующего сената, был женат на Екатерине Ивановне Чернышевой.
— И что же ответил ваш шурин?
— Он, разумеется, сказал, что ему не могут быть известны намерения государя на сей счет. Тогда Наполеон заявил ему, что из желания сделать приятное императору Александру готов подарить ему Лемберг и еще кое-какие местности, где есть жители, исповедующие греческую веру.
— Подарить?
— Вот именно. И еще высказал сожаление, что государь не прислал к нему в Вену графа Румянцева, занятого на Фридрихсгамском конгрессе, чтобы скорее склонить австрийцев к уступкам. Не кажется ли вам, что, угождая России таким образом, Бонапарт еще больше унижает ее?
— К несчастью, да, я совершенно согласен с вами, — сказал коллежский советник Искрицкий, женатый на польке. — Мы не должны принимать от него подачек. Если России что-либо потребуется, она возьмет это сама, предъявив свои законные права.
— Законные права? — вмешался Вигель. — А по какому праву Швеция владела Финляндией? По праву сильного, по праву завоевателя, так почему же Россия не могла воспользоваться тем же правом? Разве Ижора, Копорье, Карелия не принадлежали раньше Великому Новгороду? Вот вам и законные права.
Двадцатидвухлетний Филипп Вигель, служивший в Коллегии иностранных дел, был самым младшим из собравшихся за столом в гостинице Демута (хотя и остальные были далеко не стары: Мещерскому сравнялось тридцать лет), однако говорил с апломбом и уверенностью. Его отец был тайным советником, а сестра — замужем за генералом Алексеевым, раненным в ногу во время сражения при Ратане, которое предрешило исход мирных переговоров.
— «Бедная Швеция!» — передразнил он Мещерского. — А как она сделалась сильной и богатой? Благодаря чреде знаменитых государей, наследников викингов — этих грабителей, наводивших ужас на северные и южные берега. Только ими и красна была Швеция, и почти все они вступали в единоборство с Россией! Мудрый Густав Ваза поспешил окончить войну через два года, понимая, что Швеции в ней не выстоять; неосторожный Карл Густав напал на Речь Посполитую, обратив против себя Россию, Австрию, Пруссию, Данию и в итоге был вынужден молить о мире; Карл XII получил такого щелчка под Полтавой, от которого шведы долго не могли опомниться, но Густав III, не наученный их примером, напал на Ревель и наделал суматохи в Петербурге, пытаясь доказать непобедимость шведского флота. Нет, не надобно было давать им воли, завоевание Финляндии есть славное деяние его величества!
Его собеседники промолчали. Искрицкий хотел было напомнить Вигелю о том, что при первой их встрече Филипп сам рекомендовался шведом (его дед был взят в плен под Полтавой), но передумал. Еще ни один спор, в котором противники сражались бы историческими аргументами, не оканчивался торжеством какого-либо мнения, признанного всеми остальными бесспорным. Поэтому Александр Михайлович перевел разговор на современность, заговорив о Комиссии финляндских дел, во главе которой был поставлен статс-секретарь Сперанский.
Однако это имя подействовало на Вигеля, как красная тряпка на быка. Сперанский — вот кто пытается подражать Бонапарту! Бог весть, кем он себя возомнил, вылез из грязи в князи, а теперь и самую знатность всхотел топтать! Это ведь он сочинил проекты указов, подписанных государем, которые положили конец вольности дворянской, заставив придворных служить, а статских проходить испытания в науках для производства в чины. Что это, если не республиканство с его равенством? Неужто молодой камер-юнкер, воспитанный гувернером-французом, согласится переписывать бумаги под начальством выжиги-повытчика? А почтенный отец семейства усядется на школьную скамью, лишь бы получить чин, который раньше достался бы ему единственно выслугою лет? Зато напористые разночинцы теперь полезут во все щели. Сперанский, этот бывший дьячок, не любящий и не понимающий благородного сословия, хочет передать управление всей Россией в руки семинаристов! Он очаровывает государя песнями сирен, рисуя ему прекрасную картину будущего, однако оказывает ему медвежью услугу в настоящем… Искрицкий бросил быстрый взгляд на Мещерского: пятый департамент Сената исполнял функции упраздненной Тайной экспедиции, в трактире наверняка есть полицейские агенты, лучше прекратить слишком вольный разговор. Воспользовавшись новой сменой блюд, он заговорил о театре, до которого Вигель был большой охотник.