9
— Vive l’empereur!
Гвардейцы маршировали четко, Наполеон смотрел на них с видимым удовольствием. В последнее время он почти постоянно пребывал в хорошем настроении; генералу Раппу даже удалось уговорить его помиловать двух венских мещан и одного еврея, приговоренных к казни за подстрекательство к бунту. Только донесения министра полиции Фуше из Парижа могли ненадолго вызвать в нём гнев и досаду. Ах, эти вечные происки Сен-Жерменского предместья! Давно пора разворошить это роялистское осиное гнездо и сослать всю эту шатию-братию во вшивую Шампань! Мало того что они пренебрегают его указами, так еще и распускают о нём самые нелепые слухи, например, что он помешался! Фуше к ним слишком снисходителен, говоря, что такова традиция: Сена течет, предместье интригует, хлопочет, клевещет — это в порядке вещей, у каждого свое занятие. Впрочем, Наполеон не станет мстить дамам в старомодных платьях, разъезжающим в каретах с полинялыми гербами; пусть себе развлекаются в обществе Талейрана, этой черной душонки, — подходящая компания!
— Что вам угодно? — Бертье загородил дорогу юноше в пыльном черном рединготе, с зажатой в левой руке бумагой. — Если вы желаете подать прошение, обратитесь к дежурному адъютанту. — Он кивнул на Раппа.
— Я хочу говорить с Наполеоном, — произнес юноша с сильным немецким акцентом.
Он нехотя отступил назад, потом снова решительно шагнул вперед, повторив свою фразу; правую руку он держал в кармане. Рапп отстранил его за плечи.
— Вам нельзя быть здесь, — сказал он по-немецки, — отойдите. Если у вас есть просьба к императору, вас выслушают после парада.
Юноша взглянул ему прямо в глаза, и этот взгляд пронзил Раппа, точно кинжалом. В лице просителя читалась решимость человека, сжегшего за собой мосты. Генерал подозвал жандармского офицера:
— Арестуйте его и отведите в замок.
Юношу увели, Рапп вернулся на свое место, Наполеон ничего не заметил.
Парад продолжался; колонны маршировали по мелкому гравию, из-под колес артиллерийских лафетов взбивались облака пыли. К Раппу приблизился жандарм, шепнул ему что-то на ухо, тот вскинулся, переспросил, потом пошептался с Дюроком, и они вместе ушли, стараясь не привлекать внимания.
Юноша сидел на койке в комнате, отведенной под гауптвахту; на покрывале он разложил миниатюрный портрет молодой женщины, бумажник и кошелек. Жандарм показал Раппу огромный кухонный нож, который у арестованного нашли при обыске.
— Как ваше имя? — спросил Рапп по-немецки.
— Я могу сказать это только Наполеону.
— Что вы собирались сделать этим ножом?
— Я могу сказать это только Наполеону.
— Собирались ли вы использовать его для покушения на его жизнь?
— Да, сударь.
— Почему?
— Я могу сказать это только Наполеону.
Рапп вздохнул, но пошел доложить.
…Два жандарма доставили арестанта со связанными за спиной руками. Ни вид роскошного кабинета, ни присутствие императора как будто не произвели на него ни малейшего впечатления. Наполеон смотрел на него испытующе, Дюрок — с жалостью, Бернадот — с интересом.
— Знаете ли вы по-французски? — отрывисто спросил Наполеон.
— Очень мало.
— Генерал! — обратился император к Раппу. — Переводите ему мои вопросы!
Юноша наконец-то назвал свое имя: Фридрих Штапс.
— Откуда вы?
— Из Наумбурга.
— Кто ваш отец?
— Протестантский пастор.
— Сколько вам лет?
— Восемнадцать.
— Что вы хотели сделать вашим ножом?
— Убить вас.
Наполеону потребовалось всё его самообладание, чтобы не выказать волнения.
— Вы безумны, молодой человек, вы иллюминат.
— Я не безумен и не знаю, что такое «иллюминат».
— Так вы больны?
— Я не болен, я вполне здоров.
— Отчего же вы хотели убить меня?
— Потому что вы несете несчастье моему отечеству.
Фразёр!
— Сделал ли я что-либо дурное лично вам?
— Как и всем немцам.
— Кто вас послал? Кто толкнул вас на это преступление? — Хриплый голос Наполеона зазвучал громче.
Штапс оставался невозмутим, его юное худощавое лицо в обрамлении белокурых волос казалось бесстрастной маской.
— Никто; я глубоко убежден, что, убив вас, окажу величайшую услугу моему отечеству и Европе, эта уверенность и вложила мне в руки оружие.
Наполеону пришла в голову мысль, которую следовало проверить.
— Вы впервые видите меня?
— Я видел вас в Эрфурте.
— Вы и тогда хотели меня убить?
— Нет, я думал, что вы больше не станете воевать с Германией, я был одним из величайших почитателей ваших.