Он бродил по мокрым палубам, нагибаясь под мерно раскачивавшимися спасательными шлюпками. На подветренной стороне он немного покурил. Глядя на фосфоресцирующий след, тянувшийся за кормой, он снова возвращался мыслями к жертве аварии. "Конечно, он не преследовал меня. Случайность? Кто он - коммивояжер, чиновник, араб, еврей, грек? Он мог быть кем угодно. Что побудило его пересечь выветренные просторы Персии, чтобы найти смерть в Афинах?"
Смерть этого человека с черными усиками в очках без оправы была как-то странно предопределена. "Или же лабиринт судьбы слишком уж запутан. И мне, без сомнения, суждено найти какой-то выход, а смерти - подождать". Он прочертил пальцем линию по мокрым перилам. "Моя собственная смерть, спешащая мне навстречу, точно так же предопределена. Как и большинство людей, я ничего не имею против смерти, пока она где-то далеко".
Локтями он ощущал вибрацию парохода от работы двигателя, передававшуюся через перила. Над ним, занимая полнеба, простирался Орион, бесцельно собирая звезды, миры в свои руки. "Сколько же зимних ночей я наблюдал за твоей охотой в темноте под тявканье койотов на уступах Биг Хоул и крики сов в дуплах?" Ему вспомнилось широкое звездное небо Монтаны, и он опустил голову на руки.
Переменившийся ветер пронизал его до костей. "Судьба слишком сложна для понимания. До всего, что произошло в Непале, понимание не казалось мне таким существенным, раз все обречено на неудачу, и не стоило попусту тратить на это время. Разве "это не разумно? А теперь я вынужден тратить на это время, зная, что меня ждет неудача". Усталый и измученный, с ноющей ногой, он поковылял по наклонной палубе. "Еще двадцать дней". Он представил ее теплое тело, укутанное в одеяло до подбородка. "Пусть мои враги ищут меня в другом месте".
Они причалили в Ираклионе на рассвете.
- Я возьму напрокат машину, - сказала она, когда они сидели в порту в кафе, пропитанном запахом узо и сигаретного дыма, - и съезжу в банк. Давай встретимся здесь в десять?
Солнечные лучи отражались от гальки на пляже, расположенном к западу от города. Вдоль воды вышагивали чайки и кулики. Мужчина в закатанных штанах вел запряженного в тележку осла через ручей, оставшийся после прилива. Разувшись, Коэн тоже вошел в воду, колено свело от холода. С западной стороны к нему приближалась маленькая фигурка.
Он остановился, собираясь перепрыгнуть через камни. Фигуркой оказалась молодая пухленькая женщина в синих джинсах, с рыжеватыми, развевавшимися на ветру волосами.
- Привет! - крикнула она, подходя. - Вы американец?
- Австралиец.
- Меня зовут Баджи. Я из Канады. - На ее круглом лице появилась улыбка. - Откуда из Австралии?
Он пожал плечами.
- Из Сиднея.
- Как вас зовут?
- Клайд, - неуверенно ответил он.
- Я где-то уже видела вас. - Она искоса смотрела на него снизу вверх. - Вас по телевидению не показывали?
- Меня? Никогда.
- Где-то я вас видела. Вы - спортсмен, да? Ну конечно. - Она закивала головой. - У меня хорошая память на лица.
Он криво усмехнулся.
- У меня и трусов-то спортивных никогда не было.
- У меня хорошая память на лица. Я здесь с группой в отеле "Европа". В основном янки, но есть три канадца, и один - французского происхождения. А ты не очень-то разговорчив!
- Просто слишком рано.
- На пляже хорошо спать. Я покажу, где тут тепло и сухо.
- Нет, спасибо.
- Здесь хорошо - море, этот город, горы. - Она подморгнула. - Лежи на пляже, Клайд. Полезно для сердца.
Она побрела на восток, и, когда Коэн вновь посмотрел в ее сторону, она была уже размером с птичек, бродивших у воды. Ее размытые следы шли параллельно колее, оставленной тележкой с ослом. Они тянулись, сливаясь в одну линию и исчезая в прибрежном утреннем тумане.
"Это Баджи навела их на меня". Приближаясь к дюнам, гуркхи стали окружать его. Блестели их "энфилды". Он проснулся; во рту было сухо. Солнце уже поднялось высоко. Стараясь не обращать внимания на боль в колене, он торопливо зашагал по плотному песку вдоль берега, распугивая птиц. Клэр в кафе не было. Часы с отколотым куском камня на площади показывали без двадцати минут одиннадцать, боковые улочки были наполовину в тени. Он увидел ее сквозь стеклянную витрину аптеки, она стояла с телефонной трубкой в руке, другая рука - на талии. Ее глаза широко раскрылись; она отвернулась, кивнув головой, и повесила трубку.
- Ты опоздал.
- Я уснул на пляже. Кому ты звонила?
- Получала инструктаж.
Они мчались в белом "пежо" по окраине Ираклиона. Она сидела за рулем. Мимо мелькали белые бордюрные камни, бородатые козлы провожали их своими раскосыми миндалевидными глазами. Они выехали из города на природу, переливавшуюся всеми красками весны.
- Ты довольно хорошо водишь для женщины.
"А ты все проворонил".
Он улыбнулся и вытащил из кармана рубашки недокуренный прошлым вечером дурно пахнущий и комковатый гашиш, под действием которого погрузился в цветастую пестроту Крита, его пылающую желтизну, груды зелени, кобальтовую синеву воздуха и моря, коричнево-колючую землю, серость гранита и вулканов. Он словно летел среди побеленных известкой домов, похожих на одиноко стоявших коров среди разбросанных валунов, среди чуждых, древних, но взывавших к жизни ароматов, среди дымчатых панорам склонов гор и стремительно падавших вниз долин, едва заметных тропок под сгорбленным, много повидавшим кустарником. "И всего этого я тоже был лишен".
Колену от солнечного тепла становилось лучше. "Она права - здесь хорошо. Пусть пока все забудется. Хотя что я надеюсь забыть? Гибель и смерть? Это никогда не кончится, так же как страх и преследование. Это пожизненный приговор. Смертный приговор". Он посмотрел на нее.
- Ты была замужем?
Она притормозила на повороте.
- Две недели. - Он ничего не сказал на это, и она продолжила: - Мы познакомились, когда он приехал из Вьетнама в отпуск. Я была знакома с ним до свадьбы десять дней. Пять дней мы были вместе, а потом он уехал, и так уже просрочив свой отпуск. Его сразу послали в Кхе Санг. Он погиб через три дня после того, как попал туда, от разрыва американского снаряда.
Коэн смотрел на проносившийся мимо пейзаж, похожий на дешевые декорации к какому-то фильму.
- Ты никогда не говорила об этом.
- Эта цепочка - все, что осталось у меня от него... да еще кое-какие воспоминания, которые все больше становятся для меня похожими на выдумку, хотя я и продолжаю всегда думать о нем, по привычке, наверное. Недавно я вдруг поняла, что он погиб ни за что. Как будто Тима просто взяли с пятьюдесятью тысячами других парней и, поставив к стенке, расстреляли. Она повернулась. - А ты там был?
- Я? Никогда. Меня от всего этого переполняла ненависть. Я отказался: вьетнамцы ведь не угрожали моей стране. Я потерял работу и вынужден был ехать в Канаду. Я чувствовал горькое разочарование по поводу всего этого, разочарование в Штатах.
- А какую работу ты потерял?
- Футбол. Я только заключил контракт после колледжа. Получил травму и пропустил сезон. Попал под призыв. Я был вне себя от того, что мы напали на такую крошечную страну, и я отказался идти. Из команды меня выкинули тогда все спортсмены, кроме Мухаммеда Али, просто с ума посходили из-за этой войны. Я поехал в Канаду, немного поиграл там и опять покалечился. Мне пришлось оставить спорт. Пару лет назад я собирался вернуться, стать тренером, но так ничего и не получилось.
- Я знаю.
- Что ты знаешь?
- Ты разговаривал как-то во сне; ты довольно далеко ушел от этого. А что это за девушка из Парижа?
- Она из Квебека. Что я еще говорил?
- Да ничего такого. Но мне было достаточно, чтобы понять, через что тебе пришлось пройти.
- Она погибла в авиакатастрофе вместе с моей мамой и отчимом. Они прилетели за ней на своем самолете в Монреаль, чтобы потом лететь в Квебек на нашу свадьбу. Внезапно началась буря...
Машина вильнула, когда она потянулась за трубкой.
- Жизнь ужасна, Сэм.
Он пожал плечами.
- Она устанавливает свои правила. Нам остается только следовать им.
- Подходящий пейзаж. В нем есть что-то зловещее, пугающее. - Она вернула трубку. - Здесь Тезей убил Минотавра. В лабиринте.