- Это он! - раздался чей-то крик. - Вот он! Готов!
- Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь, - отозвался другой голос.
Какая тишина. Слышен шорох одежды о ветви. Луч света прощупывал темноту, словно медицинский зонд. "Спаси меня, ягненка, приготовленного в жертву". Каких невероятных усилий стоит проползти сквозь колючий кустарник. Каждый скрученный листик, каждый стебелек над головой ярко освещен.
Топот бегущих ног, хруст сучьев, голоса повсюду. Вот русло ручейка высохшего, ползти, как загнанный зверь, по этой каменистой, шершавой земле. Голос ярдах в пятидесяти:
- Крови нет. Не видно крови.
- И здесь нет, - ответил другой голос. - Здесь тоже нет.
Опять послышался замогильный низкий бас, несколько дальше, но громче, словно шел со всех сторон:
- Разделитесь и прочешите как следует все вокруг. Он едва держался на ногах, как сказал священник. Мне нужно, чтобы вы его сейчас взяли.
"Спокойно, нужно двигаться, все просто. Руку - вперед, нащупать какой-нибудь камень или корень, чтобы уцепиться. Подтянуться, подтащить тяжелое тело, больную ногу. Теперь поменять руки. О Господи, вывихнутое плечо - тогда вытянуть другую руку и опять подтянуться". Голоса приближались. "Надо найти камень или хоть что-нибудь. Убить их. В кусты, на козью тропу. Они не заметят ее. Господи, шаги сзади".
- Ну и что там. Тони?
- Ничего, кроме старого оврага.
- Зиг умотал за собаками. Будет часам к двум.
- Откуда?
- Из Анкары самолетом. К утру все будет кончено.
- Не нашел следов крови?
- Черт. Нет. Наверное, промахнулся.
- Наверняка он упал после первого выстрела.
- Далеко было...
- Да. - Тихий смех. - Нужен прибор ночного видения. - Удаляясь, голоса затихали в овраге.
"Собаки? Собаки в два часа ночи? Все будет кончено к утру. Моя последняя ночь. Не останавливайся, трус несчастный. Жалкий, с трясущимися поджилками, наложивший в штаны сосунок. Как ты смеешь просить Бога о помощи?! Ты, lache-froussardpoltron-trouillard, не смеешь просить никого! Надейся только на себя". Он вдруг вспомнил хамоватую улыбку Алекса: "Либо твое тело - друг и помогает тебе, либо - наоборот". "Будь моим другом! Вынеси, спаси меня".
Козья тропа уводила его все дальше и дальше в заросли кустов. Маленький подъем, он ощутил на плечах легкое прикосновение капелек дождя. "Теперь собакам будет проще - влажный запах. Сзади в полумиле слышны голоса. Они ждут собак". Зажав зубами палку, чтобы не закричать от боли, он заставил себя бежать вниз по длинному, поросшему кустарником склону на север, к морю.
Небо расчистилось, на море появился дрожащий свет луны. Справа на воде мелькал буй. Ветер, переменившись, подул с запада и потеплел. "Сейчас два? Где же собаки?"
Потянуло запахом холодных пенистых волн, послышался шум их ударов о камни, ощущалась дрожь земли. "В море они потеряют мой след, подумают, что я утонул". Он повернул на восток, чтобы увести собак назад к церкви, и сделал большой неровный круг.
Снизу доносился шум моря. Он пытался разглядеть его со скалы. "Далеко?" От каждого глухого наката волн с обрыва сыпались камни. Он протянул руку вперед и опустил ее вниз: пустота.
Вдалеке послышался лай - "или это ветер?" Он стал осторожно сползать со скалы, нога застряла в кустах. Теперь - вниз по этому обрыву, к морю. "Это собаки, я уже отчетливо слышу их лай. Скорее, надо спуститься чуть пониже". Спуск становился круче. "Вон там, где блестит что-то белое, и есть море. Неужели еще так далеко? Господи, какая крутизна. Собаки идут четко по следу. Здесь отвесная скала. Мне не спуститься".
Вдруг раздалось рычание. С грохотом покатились вниз камни. Из кустов над ним выскочила собака, подалась вперед и, наклонив морду, часто дыша и капая слюной, заскрежетала зубами. "Успокойся, малыш, не надо рычать - они услышат тебя. Сжалься надо мной!" Собака, рыча, бросилась на него, стараясь вцепиться в горло, и сшибла его с ног. Он отполз к самому краю и увидел собачью морду уже прямо над собой. Свесив ноги, он оттолкнулся от обрыва и, выгибаясь и вращаясь, стремительно полетел сквозь холодную черноту вниз и с шумом упал в море. Захлебываясь и от испуга отчаянно работая руками, он быстро поплыл прочь, на запад. Волны, разбивавшиеся о скалы, пенились белой полосой слева от него.
"Море! Как хорошо! Какое оно свежее, чистое и холодное. Только плыть, плыть бесконечно. И жить".
Проклятое плечо. Оно вот-вот выскочит из сустава. Он поплыл медленнее, но волны, обхватив его, начали сносить к берегу. "Не надо сопротивляться", - сказал он сам себе. Однако скалы приближались, и уже было слышно, как волны с грохотом разбивались о них. Он вновь заработал руками и поплыл на запад, пока не добрался туда, где волны были не такими свирепыми. Они вынесли его к каменистой бухточке. Выбравшись на мель, он стал оглядывать горы, волны мягко и ласково скользили по его плечам.
"Огни - на той скале, откуда я прыгнул". Поднявшись, он побежал по мелководью на запад, прочь от огней.
Спустя какое-то время он наткнулся на озерко, оставленное приливом и пополнявшееся горным ручьем. Припав к нему, он стал жадно пить холодную солоноватую воду, затем встал и, переведя дух, начал взбираться по руслу ручья, стараясь держать руки и ноги в воде. Через четверть мили русло почти сравнялось с долиной, заросшей буйной травой и благоухавшей ароматами цветов. На небе ярко светила луна. Он рухнул на землю. "Десять минут отдыха и опять бежать".
Он очнулся, услышав вдруг какой-то хруст, что-то скользнуло за ветку и затаилось в ожидании. "Вот камень размером с кулак". Он ощутил в руке его тяжесть. "Убью".
Что-то остановилось, затем приблизилось, снова хрустнув веткой. "Так, осторожно, что это - собака?" Он тихо встал и замахнулся камнем. "Умри же со мной". Выше по склону застучали камни, и все стихло. "Опять?"
На пунцовом фоне рассвета была видна осторожно приближавшаяся неясная тень. До него донеслось вкрадчивое журчание ручья, далекий хохот чайки, шум моря. Наступало раннее утро. "Умри со мной".
В росистом воздухе витал аромат ясенца. С востока дул легкий ветерок. "Ни о чем не сожалею". Тень подкрадывалась ближе; он швырнул камень и, поняв, что во что-то попал, упал на землю и покатился, пытаясь увернуться от выстрелов, которые почему-то не прозвучали. Отовсюду послышался топот ног, треск веток. Внизу на склоне горы заблеяла овца. Сверху отозвалась другая, третья. Стук камней - на фоне краснеющего горизонта показались силуэты торопливо семенивших мимо овец. Только теперь он ощутил боль в губе и, разжав зубы, отпустил ее, чувствуя привкус крови.
Он пробрался сквозь мокрые кусты к тому месту, где лежал ягненок, его задняя нога еще дергалась. Там, где брошенный им булыжник размозжил ягненку голову, виднелась желеобразная, пенистая жижа. Футах в десяти боком стояла овца. "От меня исходит только зло".
Восток окрасился в голубой цвет с красным отливом, который вскоре порыжел, затем пожелтел и, наконец, стал белым. Он шел на запад, сквозь заросли, пока перед ним не вырос горный кряж, отделявший его от Ситии. Дорога бледной нитью пролегала по освещенному первыми лучами солнца кустарнику. Он взобрался на вершину кряжа и осмотрелся.
Сития расположилась на берегу у самого моря. Ее дома, раскиданные кучками вдоль впадавшей в море реки, были похожи сверху на игральные кости. Желтые цветы кустарников сверкали, словно светлячки. Солнце грело его грудь и лицо; запахи полыни, мяты, кардамона и ясенца доносились и кружились вокруг него легким ветерком. Он увидел, как грузовик спускался по крутой дороге, ведущей к дальней окраине города. Мальчишка с кувшином молока остановился и помочился на стену. Владелец магазина подметал тротуар перед своей лавкой. Морской офицер в синем свитере и черной фуражке решительно шагал по пристани к покачивавшемуся на волнах лихтеру. Дальше, в туманной бухте, стояло на якоре грузовое судно с обвисшими парусами. "Я еще жив. Пол. Теперь осталось семнадцать дней".
Белый пыльный "мерседес" скатился с горы в город. Из него вышел высокий мужчина в красном берете и направился к зданию почты. Дверь ее оказалась запертой; взглянув на часы, мужчина посмотрел вверх на гору, потом перешел на другую сторону улицы и скрылся из вида. Коэн забрался поглубже в кусты.