- Я стал похож на того корсиканца, который меня продал.
- У него не было выбора.
- Расскажи мне об этом.
- Брей бороду через день. - Она закончила втирать краску и сунула в нагрудный карман его куртки пачку сигарет "Голуаз". - Не вынимай сигарету изо рта. Да, решительно, ты выглядишь ужасно. - Ее голос приобрел грубый арабский акцент. - Говори по-французски отрывисто, вот так. - Она протянула ему дешевые темные очки. - Надевай их, когда будешь выходить на улицу.
- Господи, я почти наполовину ослеп. Что ты сделала со своими глазами?
- Это цветные контактные линзы, они у меня уже давно, но я никогда ими не пользовалась. Мы и тебе тоже подберем.
- Я уже и так хорош.
- Я хочу, чтобы мы остались в живых. - Она стащила через голову свой массивный свитер и скинула брюки. У нее было стройное длинное тело. - И я хочу лежать рядом с тобой, вдыхать тебя, целовать. Я чуть не умерла без этого.
- Я, в общем-то, тоже.
- Не ехидничай, милый. Я готова умереть за тебя.
- Чушь.
- Люби меня.
- Не выйдет. - Он отвернулся. - Меня это ни в малейшей степени не интересует.
- Из-за того, что тебя били?
- И били, и пинали, и травили. Но прежде всего из-за того, что твои дружки убили Марию, а я и сейчас помню ее, и мне никто больше не нужен.
- А меня ты не помнишь?
- Ты - воплощение зла в моем понимании.
- Но я люблю тебя! Когда ты только прикасаешься ко мне рукой, я схожу с ума. У нас так мало времени, милый.
- Может, они не найдут нас.
- Найдут, я их знаю. Но, даже если и не найдут, ничего не изменится.
Под вечер он проснулся под шум машин, доносившийся с улицы Мермоз. Она сидела на стуле с драной лиловой обшивкой и читала "Le Monde".
- Мне это так знакомо. - Во рту было ужасно неприятно.
- Что именно?
- Сплю в чужой кровати, побитый и изможденный, а ты сидишь рядом. Где же это было - в Афинах? И в Марселе тоже? Нет, там была Мария. - Мысль о Марии болью отозвалась в нем, и он молча лежал, ожидая, пока это пройдет. "Такое впечатление, что всегда, как только мне становится лучше, я встаю и опять лезу в драку; а затем вдруг опять отлеживаюсь здесь, зализывая раны и собирая силы для следующей схватки".
- Самое удивительное, что ты еще жив. И что ты преодолел.
- Преодолел что?
- Неустанные попытки разведок нескольких стран стереть тебя в порошок.
- Каких еще стран, кроме США?
- Западной Германии, Турции, Франции, Испании, Марокко - об этих пяти я знаю точно.
- Какого черта им надо?
- Ты террорист, дорогой мой, закоренелый убийца. Все разведки мира сплачиваются против таких, как ты; они считают, что только им дано исключительное право заниматься терроризмом, они не терпят конкуренции.
- Так почему же они не убили меня в Ноенвеге?
- Ты им нужен, милый, чтобы выследить Пола.
- Раздражает меня это слово "милый".
- Ты бы предпочел, чтобы я называла тебя "хрен собачий"? Потому что ты и есть то самое.
- Прекрасно. - Он сел и провел языком по налету на зубах. - Запекшаяся кровь, блевотина - все налипло на зубы.
- Прелесть. А ты не думал о том, чтобы их почистить? Или же ты намеренно это не делаешь, чтобы напомнить мне, через что ты прошел?
Он улыбнулся.
- Сейчас я думаю о том, как бы отделаться от тебя.
- От меня отделаться просто. Стоит только выйти в эту Дверь. Мне гораздо безопаснее без тебя.
- Тогда почему бы тебе не уйти?
- Уйду, если ты не перестанешь обвинять меня в своих бедах и несчастьях. - Она села на кровать рядом с ним. - Ты прошел через ад, и это ужасно, но не я в этом виновата. На Крите я пыталась спасти тебя от этого. Мне не удалось, но я пыталась. Теперь я подписала свой собственный смертный приговор - не смей смеяться надо мной! - вытащив тебя из Ноенвега; поэтому я не собираюсь выслушивать твои пустые упреки великомученика о том, как тяжек твой крест. Это твой крест, вот и неси его.
Он свесил ноги с кровати и сидел почесываясь.
- С радостью.
Она присела перед ним на корточки и впилась пальцами в его ляжки.
- Не выпендривайся! Наше положение ужасно! Неужели ты не видишь этого?
Он встал, растирая руками грудь. "Такое ощущение, будто я упал в шахту лифта. Боже, как она отвратительна. Ненавижу ее. Ненавижу их всех".
- Чтоб ты провалилась, сука, - выругался Коэн.
Она взъерошила ему волосы.
- Что меня покоряет в тебе, это - романтика. Хрен собачий и сука - мы хорошо поладим вместе.
Он раздраженно похромал к окну.
- Что я ни говорю, ты все переиначиваешь.
Свернув "Le Monde", она нарочито громко шлепнула газетой по тумбочке.
- Давай поедим. И поговорим.
Взяв джинсы со спинки кровати, он осторожно просунул в них одну ногу. Затем, сев на кровать, - другую.
- Можно задать тебе один вопрос? - улыбнулась она.
- Можешь не получить на него ответа.
- Почему ты никогда не носишь трусов?
- У меня не было ни одних с 1969 года. От них яйца перегреваются и погибают все эти маленькие живчики.
- А сейчас-то они тебе зачем, эти маленькие живчики?
- Способствуют поддержанию боевого духа у всех, кому меньше сорока. Помогают держать хвост морковкой. Вселяют чувство оптимизма, подкрепляют corpus delicti. - Поморщившись, он натянул джинсы. - У меня такое чувство, будто я собрал в себе физическую боль всех когда-либо игравших полузащитников.
Она поцеловала его.
- Я так люблю тебя, когда ты хоть немножечко становишься самим собой.
- Все время, что ты меня знаешь, с того самого дня на Кали Гандаки, я был дикарем, незнакомцем, сам не свой. - Он влез в рубашку, застегнул и, заправив ее в штаны, щелкнул пряжкой. - Теперь эти проклятые ботинки. - Он попытался нагнуться. - Ты не завяжешь мне их? Руки не слушаются - не могу завязать шнурки.
Присев, она завязала их.
- Это, возможно, из-за тока - было пыткой наблюдать и притворяться, что я с ними, понимая, что тебе конец, если я сорвусь прежде, чем мне удастся тебя освободить. - Она помогла ему подняться. - Но все будет хорошо, и мы куда-нибудь исчезнем, как только встретимся с Полом.
Стоя уже у двери, он обернулся.
- А кто говорил о Поле?
- Ты. Ты должен с ним встретиться в Колорадо через неделю. Я уже прикинула, как мы полетим из Мадрида в Буэнос-Айрес, затем в Мехико и оттуда - на машине. Но мы должны уехать завтра.
- Я еду один.
- Они будут поджидать тебя! Я могу помочь тебе проскользнуть.
- Так же, как на Крите?
Он вышел из двери и начал неуклюже, чувствуя боль во всем теле, спускаться по лестнице. "Какого черта она сняла номер на третьем этаже? Дьявол, troisieme etage - значит, четвертый этаж, будь он проклят. Чертовы французы со своим rez-de-chaussee. Почему у них все не как у людей? Назад, на четвертый, мне ни за что не подняться, только если мне к заднице приставят ружье.
Сейчас она настолько своя, что дальше некуда, но все это чушь. Так они рассчитывают добраться до Пола. В голове не укладывается, что она застрелила этого парня, Джека. Разметала легкие по всей мансарде. Должно быть, им очень нужен Пол, если они пошли на это. Надо притвориться, что я ей верю. А если она искренна? Нельзя рисковать. Завести ее в какую-нибудь улочку и придушить. Не смогу. Нет, ее не смогу.
Но надо поскорее от нее отделаться. Нельзя, чтобы Пол ждал, - какой-то ужас!"
Они сидели в угловом ресторанчике, занавески закрывали улицу.
- Как Морт выследил меня? - спросил он.
- В горах Крита на тебя началась настоящая охота. Через несколько, дней они были уверены в том, что ты утонул - все это я узнала позже. Но Морт продолжал проверять каждую вторую улочку - от него ничего не ускользает, - в конце концов он вычислил тебя, когда в голову ему пришла мысль о грузовом судне, которое вышло из Ситии на следующее утро, после того как ты ускользнул от них в горах. Потом они засекли тебя с самолета где-то на алжирском побережье, потеряли и вновь нашли тебя в Оране. Нагнувшись, она откашлялась. - А потом ты, идиот, отправил это письмо из Марселя.