Тревога заставила Танаева вскочить на ноги. За это время могло произойти все, что угодно! А ведь он обещал охранять сон доверившихся ему людей! Инстинктивным жестом проверив на поясе оружие, он обнаружил, что его вибронож исчез.
Бросившись к палатке и откинув ее полог, Танаев увидел, что она пуста. Лана тоже исчезла.
Свет фонаря разбудил Годвина.
В двух словах объяснив происшедшее и не вдаваясь в причины того, что произошло, Танаев организовал поиски беглянки. Вскоре они обнаружили цепочку одиноких следов, уходивших в ту сторону, откуда с минуты на минуту должны были показаться преследовавшие их зомбиты.
— Я говорил тебе! Я знал, что на нее нельзя полагаться!
— Получилось не совсем то, о чем ты говорил. Это на меня, оказывается, нельзя полагаться! Я был в глубоком трансе, а ты спал так крепко, что мы оба полностью оказались в ее власти, и если бы она захотела причинить нам вред...
— Она унесла с собой твой вибронож!
— Только один. Твой остался в палатке, и это означает, что она действовала вполне сознательно. Ей нужно было оружие. Я пока не знаю, в чем причина ее бегства, но мы обязаны найти ее и остановить, до того как она попадет в лапы к зомбитам!
— Слишком поздно! Она идет прямо к ним! Может быть, встреча с ними и была причиной ее необъяснимого бегства?
— Зомбиты не обладают разумом. Только сумасшедший может решиться добровольно встретиться с ними!
— Значит, она сумасшедшая! И я не вижу причины, почему мы должны пытаться ее спасти, рискуя собственными жизнями! — Годвин говорил с такой яростью, что Танаев невольно заподозрил в его гневе какие-то личные мотивы.
— Не в моих правилах бросать в беде тех, кто мне доверился. А то, что она ушла... Ни ты, ни я не знаем, почему она это сделала, так давай попробуем это выяснить!
И, не оборачиваясь, Танаев двинулся по исчезающим в поземке следам Ланы, навстречу ледяному ветру.
Какое-то время ему казалось, что Годвин не пойдет за ним, и он знал, что не станет ему препятствовать — в подобных ситуациях каждый решает сам за себя. Но чистильщик продолжал шумно дышать у него за спиной, и Танаев с горечью подумал, что им движет лишь страх остаться одному в этой ледяной ночи, через которую даже рассвет не мог по-настоящему пробиться.
Лишь порывы ветра, наполненные тем страшным звуком, который он впервые услышал во время своего бегства, неслись сквозь эту ночь, словно проклятия сотен погубленных душ.
Постепенно становилось светлее, и теперь Глеб и Годвин могли видеть неглубокие лунки Ланиных следов, уже почти полностью занесенные снегом. Они резко сворачивали вправо и уходили к вершине холма, с которого и неслись эти страшные звуки.
Холм вблизи походил на ледяную скалу, на часть айсберга, выброшенного на берег. На его вершине мелькали призрачные фиолетовые огни, время от времени высвечивавшие толпу скрюченных существ, в каком-то безумном ритме повторявших движения страшного танца.
Туда и обратно, туда и обратно двигалось кольцо живых мертвецов, вопящих о своих страданиях.
— Нам стоит остановиться, пока еще не слишком поздно! — прозвучал за спиной Глеба дрожащий голос Годвина, прерываемый лязгом зубов. — Ты ей уже ничем не поможешь! Мы опоздали. Это капище обращения. Я слышал о нем! Бывают случаи, когда яд от их укуса не действует. Тогда они приходят сюда, к своему чудовищному шаману! Все, кто увидит его, превращаются в живых мертвецов! Ты хочешь присоединиться к их танцу?
Ничего не отвечая, стиснув зубы, Танаев продолжал упрямо идти вперед. Узкая тропинка, вырубленная во льду, огибала скалу, словно змея. Снизу он не мог рассмотреть, что творится на вершине холма, и дал себе слово хотя бы увидеть, если уж не сумеет помочь. Теперь он и в самом деле остался один. Шаги за его спиной затихли. Его спутник предпочел страх одиночества тому ужасу, что поджидал Танаева на вершине скалы.
Остановившись на секунду, Танаев отвязал вибронож Годвина от древка и швырнул освободившуюся палку в разверзшуюся на краю тропинки пропасть.
Палка долго летела вниз, ударяясь о выступы ледяных глыб, и звонкие щелчки, сопровождавшие ее падение, постепенно затихая, еще минуты две долетали до слуха Танаева.
Сжимая единственный оставшийся у них вибронож в правой руке, Танаев продолжил подъем, отметив, что его собственные зубы, то ли от усиливавшегося по мере подъема ветра, то ли совсем по другой причине, начинают выбивать дробь.