— Здесь много странного. На улице нет ни одного следа, кроме тех, что протоптали стражники. Чем они здесь занимаются целыми днями? Сидят на печи? В таком небольшом поселении люди должны работать с утра до ночи, чтобы прокормить себя. Запасать дрова, ухаживать за скотиной. Натуральное хозяйство требует много сил на свое поддержание.
— Может, у них выходной?
— Может быть! — Танаев решительно повторил стук, и на этот раз из-за двери донесся хрипловатый мужской голос:
— Чего стучать-то? Входите, раз пришли! У нас не запирают!
Здоровый мужичина, заросший черной бородой до самых глаз, сидел на лавке возле печи и не соизволил даже подняться при появлении гостей, нарушив тем самым все известные Танаеву правила гостеприимства. На мужике была подпоясанная кушаком домотканая грубая рубашка, а рядом с лавкой стоял прислоненный к стене здоровенный топор, который, кроме его прямого назначения — рубить дрова, можно было использовать, в случае необходимости, и для других целей.
Глаза хозяина смотрели на гостей не слишком дружелюбно, но страха в них не было. Скорее недовольство тем, что их визит потревожил его благоденствие, о котором свидетельствовала распахнутая в горницу дверь. За нею голодные глаза Годвина моментально отметили большой стол, уставленный аппетитной деревенской едой.
— Мы хотим попроситься к вам на постой, на пару дней. Наша женщина нуждается в отдыхе и лечении. — Хозяин долго не отвечал, так что в конце концов Танаеву пришлось спросить: — Ну так как, пустите?
— Пустить, конечно, можно. Отчего же не пустить, коли о цене сговоримся, да только по ночам у нас неспокойно.
— Что так? Или зомбиты беспокоят?
— Зомбиты к нам не заходят. Их хозяин не пускает. Тут другое...
— Хозяин? Чей хозяин?
— Ваш, наш. Хозяин этой земли.
— И кто же он такой, этот хозяин, вы его видели?
— Те, кто его увидел, уже никогда об этом не расскажут. Имя его непроизносимо, а воля священна. — Бородач попытался усмехнуться, очевидно, желая смягчить излишнюю серьезность, прозвучавшую в этих словах, придуманных явно не им, но улыбка получилась какая-то жалкая. — Если останетесь здесь, может, не дай бог, и сами с ним познакомитесь. Он сюда часто по ночам наведывается.
— Что же вы дверь не запираете и ограду не чините?
— Не велено, значить.
— Кем не велено?
— Им и не велено. Хозяином, значить.
Почувствовав, что разговор вернулся к началу, Танаев перешел к более насущным вопросам.
— Давайте договоримся о постое. Чем вы тут рассчитываетесь и сколько с нас возьмете за трое суток?
— А немного и возьмем. Может, ничего, а может, все.
Танаев постепенно терял терпение от этого разговора, слишком тягучего и неопределенного. Он совсем уж было собрался попытать счастья в другом доме, когда Годвин спросил:
— Может, мы отработаем, что положено, у вас в хозяйстве? Ну там, коровник почистить, дров запасти?
— Работать у нас не требуется, а что касается платы, время придет — заплатите. Пока что можете остаться и пользуйтесь тем, что Он послал. — За этим коротким словечком скрывалась непонятная темная бездна. Испокон веков принято говорить в деревнях о пище «Бог послал». Но хозяин не упомянул о боге, да и в углу, где должна была бы висеть икона, не было даже следа от нее. Но путники были настолько измучены, что решили не обращать внимания на все эти странности.
Разместив Лану на свободной постели, в горнице, оба, не сговариваясь, направились к столу и убедились, что таинственный «Он» послал в этот дом немало доброй еды.
На столе громоздились миски со сметаной и вареной картошкой, нарезанный ломтями окорок, маринованные грибы разных видов, копченая лососина... И все это богатство издавало немыслимый для голодных людей аромат, словно только что было вынуто из печи и подано на стол, и это при том, что хозяйки нигде видно не было, а хозяин как сидел неподвижно у печи, так там и остался.
Танаев, стараясь соблюсти вежливость даже в этих необычных обстоятельствах, спросил:
— А вы разве с нами не отужинаете, хозяин?
— Я сыт, да и негоже мне с вами за одним столом сидеть.
— Это отчего же?
Ответа они не дождались.
— Ну, мы для него слишком важные персоны! — пошутил Годвин, но шутки не получилось, и в наступившей тишине он тут же спросил, словно старался сгладить непонятную неловкость: — Зовут-то вас как?
— Иногда так. Иногда иначе. Сегодня меня Фомой кличут.
— Это как же понимать? Каждому человеку при рождении дается только одно имя! — взвился Годвин, которого окончательно достала странная манера хозяина вести разговор, не покидая лавку.