Владимир Малыхин
Огонь сердца
Крепость кетменя проверяется в поле.
Доблесть человека проверяется в делах. И если дела — россыпи щедрот горячего сердца, они оставляют след в жизни и памяти народа.
1 мая этого года я был в Ургенче. По главной площади мимо трибун катился поток праздничной демонстрации. В колоннах несли большой портрет незнакомого мне человека. Кто это?
Стоящий рядом мужчина поднял удивленно-укоризненные глаза и строго ответил:
— Николай Алексеевич Шайдаков!
Я сказал, что впервые приехал в Хорезм. Собеседник смягчился и рассказал: Шайдаков, чарджуйский рабочий, коммунист, в 1920 году пришел во главе красноармейских отрядов на помощь труженикам Хорезмского оазиса, восставшим против гнета ханов, хакимов, мухурдаров[1].
С тех пор минуло много времени.
Несколько лет назад Шайдаков умер.
Но память о нем живет в народе.
Биографии слагаются из действий и помыслов людей.
Бывает: прожитые годы — словно недолетевшие до цели стрелы.
Но есть другая жизнь — вся на переднем крае, где подвиг обычен, где сильнее оружия разит огонь сердца.
О таком нашем современнике и будет рассказ.
Мы говорим: тяжесть старой, дореволюционной жизни. Но всегда ли представляем себе эту тяжесть?..
Рахим Атаджанов познал ее очень рано.
Умер отец. Он еще не похоронен, гроб вынесен к арыку, на середину улицы. А через дощатую калитку дувала во двор уже вошел аксакал[2] и предъявил расписку: за чайрикером[3] Атаджаном остался долг. У семьи умершего нечего было взять. Тогда аксакал выгнал ее из дома.
В безутешном горе стояла мать с ним, трехлетним Рахимом, и его старшей сестрой у гроба отца.
…Шел 1913 год.
В году том с шумом и блеском отметил официальный Санкт-Петербург трехсотлетие империи «белых царей» Романовых. А здесь, в царской полуколонии, упивался властью хивинский хан — жестокий Исфендиар. Население на этой полосе земли, зажатой двумя среднеазиатскими пустынями — Черными и Красными песками, испытывало невиданный голод. Страшная засуха обрушилась на оазис: помертвели каналы, запустели поля.
Несчастье — удел бедняков. Нужда что песок на ветру, она иссушала людей, бороздила морщинами лица.
Маялась мать, за самую черную работу бралась. Но заработанных денег не хватало, чтобы прокормиться с детьми.
Сестра тринадцати лет пошла замуж.
Рахим сызмальства стал пасти байский скот.
Шло время…
Как набат, ворвались в эту, казалось бы, беспросветную жизнь вести о революции в России. Донеслось неслыханное: «Кто был ничем, тот станет всем!» Мир насилия рушился.
Ураган народного гнева достиг и далекой Хивы. Ханская власть была сметена.
До этих дней не дожила мать Рахима.
В Хорезмской Народной Советской Республике мальчик-сирота был взят на воспитание в детский дом.
Узнавшего солнечный свет не прельстит змеиная нора.
Когда в 1924 году Джунаид-хан, главарь басмаческих банд, осадил Советскую Хиву, среди защитников города был четырнадцатилетний Рахим Атаджанов. Вместе с другими детдомовцами он рыл окопы перед крепостными стенами, подносил артиллеристам снаряды.
Сын бедняка, он не желал, чтоб вернулась старая жизнь.
Части Красной Армии пришли на выручку осажденным. Разбитые басмачи бежали в пустыню. Разгром их довершил знаменитый рейд красных конников по пескам Каракума.
Рос, мужал Рахим. Не раз еще пришлось ему защищать родную народную власть. За афганской границей скрылся след самого Джунаид-хана, однако разрозненные шайки басмачей оставались.
Тропой наставника молодежи пошел сын чайрикера Атаджана. Но и тогда, когда учился в педагогическом техникуме, и после, работая учителем, а потом директором школы, состоял он бойцом ЧОН — части особого назначения. Нередко случалось откладывать учебник и брать винтовку, глухой ночью мчаться по пустынной дороге к зареву пожарищ…
Книга лежала рядом с оружием. И ничего необычного не было в том, что молодой коммунист Рахим Атаджанов стал служить в милиции. Большие, сложные цели этой службы требовали людей преданных, храбрых и — культурных, образованных.
Атаджанова назначили заместителем начальника Хивинского городского отдела милиции.
…Отдел милиции размещался на окраине Хивы. Из окна Атаджанова видна стена Дишан-калы — внешнего города. За нее, в степь, часто приходилось выезжать отрядам милиции.
В ярой ненависти враги народной власти — бывшая родовая знать, крупные скотовладельцы, муллы, потомственные разбойники, — собираясь в шайки, грабили кишлаки, убивали сельских активистов, терроризировали дехкан, вступающих в колхозы. Враг уже не мог действовать открыто; бандиты нападали внезапно и после совершения злодеяний исчезали: скрывались у баев, прятались в мечетях.
Трудно было выкуривать из нор отсиживавшихся там убийц, насильников, грабителей. Милиции помогал народ.
…Курбаши Уста Вафо со своими нукерами[4] был окружен в курганче[5] на краю кишлака Саят.
Нукеры открыли стрельбу.
Операцией по ликвидации банды руководил начальник Хорезмского областного управления милиции Джурабек Астанов. Отделение хивинских милиционеров во главе с Атаджановым он расположил напротив ворот.
Рахим вызвался приблизиться к дому, где засели бандиты, и предложить им сложить оружие. Но Астанов поручил это другому добровольцу — милиционеру Курбандурды Машарыпову. Тот ползком подобрался к глинобитной стене и несколько раз прокричал, чтобы услышали в доме:
— Сдавайтесь! Это смягчит приговор советского суда.
Ответа не было.
Прошло больше часа. Вдруг ворота распахнулись, и из них с воем ринулись басмачи. Перед собой они гнали женщин, детей.
— Не стрелять! — Голос Астанова перекрыл треск выстрелов. — Вперед!
Перед Атаджановым метнулась в сторону женщина. Блеснула кривая сабля, под чалмой — злые, горящие глаза. Только это и успел увидеть Рахим; он ударил, и глаза исчезли. Потом свалил другого бандита.
Рядом здоровенного нукера опрокинул прикладом участковый уполномоченный Ходжа Рузметов.
Быстра рукопашная схватка. Вскоре все было кончено.
Вечером отряд возвращался в Хиву. В скорбном молчании милиционеры несли пятерых погибших товарищей. Под охраной вели пленных басмачей.
Закалялась, крепла в боях милиция молодой республики.
Милицейская служба! Почетна она. Но даже в солнечной, лучезарной жизни солдатам порядка приходится заглядывать в темные углы. Их удел — борьба против самого уродливого пережитка прошлого — преступности.
За плечами Рахима Атаджанова были уже годы многолетней службы в районных и областных органах милиции Узбекской ССР, учеба в Москве, когда его выдвинули в республиканское управление милиции.
И на новом месте Атаджанов самозабвенно относился к работе. Он по-прежнему находился там, где, как он говорил, «дело крупнее».
Перед ним живым примером вставал командир красноармейских отрядов, человек, которого Рахим видел в юности и которого в Хорезме знали все. «Храбрый джигит», — говорили о Шайдакове в народе. Дехкане называли Николая братом, верили: он в обиду не даст.
Атаджанов старался во всем походить на Шайдакова, действовать, как он.
…Произошло это поздней осенью. Оперативная группа милиции шла по пятам дерзких грабителей, совершивших убийство. Преступники, видно бывалые, хитрили, запутывали следы. К концу дня они достигли прибежища — пустынного, глухого острова на реке Чирчик.