Теперь Ремис после каждого грохота и звука разбитого стекла все сильнее сжимает мою руку. Еще пара взрывов, и он точно оторвет мне ее по самое плечо. Но это вся реакция брата на происходящее. Я не могу его сейчас винить, его ужас мне понятен. Странно только то, что он молчит. Его огромные глаза заполнены слезами, которые тихо без всхлипов маленького избалованного ребенка стекают по его пухлым щечкам. Заметив, что он по-прежнему сжимает в своей крошечной ладошке печенье, которое не успел съесть вместе с вечерней порцией молока и папиных сказок, я поправила на нем огромную отцовскую фланелевую рубашку, в которой он буквально утопал.
Одежды у нас было мало: то, что нам кинула мама, мы уже нацепили на себя, но это не сильно спасало от холода. Оба тряслись, хотя сейчас сложно сказать, это от страха или от ледяного воздуха.
Каждый раз, когда что-то взрывалось, одной, свободной от хватки Ремиса рукой я прижимала голову братика к себе, чтобы хоть немного заглушить шум от битвы, которая разворачивается где-то. Сейчас я уже не уверена, на первом этаже здания или где-то еще. Вскоре стало очевидно, что все мои попытки защитить брата от шума тщетны, он продолжает плакать, а от того, что он не отвечает на мои вопросы, мне становится еще страшнее, ведь я единственная, кто может ему помочь, но понятия не имею, как это сделать. Я все плотнее прижимаюсь к Ремису, но с тем же успехом могу, например, начать танцевать, потому что Ремис словно оцепенел, он никак не реагирует на меня и мои попытки до него достучаться. Мама всегда могла его успокоить, мне это не по силам.
Брат продолжал цепляться за меня мертвой хваткой, будто собака, которая, защищая хозяина, закусила руку врага и отпустит, только если ее убьют. Я шепчу Ремису, что он должен меня отпустить, и тогда мы сможем спрятаться в другом месте. Но он меня явно не слышит. Зато я отлично расслышала приближающиеся к нам шаги. Скоро кто-то нас тут найдет. Я начинаю трясти Ремиса изо всех сил:
— Ремис, вставай! Нам надо уйти и найти другое место!
Сюда точно кто-то идет, и это не родители, это кто-то чужой. Вначале шаги были еле различимые и приглушенные, но по мере приближения становились все громче и громче. Времени на то, чтобы убежать, почти не осталось.
— Пожалуйста, Ремис! Хочешь, я отдам тебе свою подушку? Ты ведь считаешь, что она лучше твоей? Хочешь?
Мне показалось, что он пошевелил губами, но невозможно разобрать, что он говорит.
— Ремис, пожалуйста, отпусти меня, и давай спрячемся, ладно?
— Мама сказала, что мы должны сидеть тут!
Только мой навык шептаться с ним под одеялом с фонариком помог мне понять, что он сказал.
— Да, Ремис, верно! Но ты же слышишь, кто-то идет сюда, а еще мама сказала, что мы должны все время прятаться, помнишь? Давай, скорее, пойдем поищем безопасное место, где нас никто не найдет! Пожалуйста, Ремис? — Едва ли уже не рыдая, прошептала я на ухо брату.
Когда я почувствовала, что хватка Ремиса ослабевает, не стала терять ни секунды и, не успев полностью освободиться от объятий брата, схватила его за рубашку, плюхнула одеяло на его плечи и, резко поставив братика на его крошечные ножки, рванула, кажется, на четвертый этаж.
Открыв дверь, я почувствовала запах плесени. Она, собственно, была во всем этом темном и сыром здании. Зато я заметила, что на этаже много шкафов. Это как раз то, что нам нужно, решила я. Пробежав с братом немного вглубь, я нашла огромный деревянный шкаф с приоткрытой дверью. Старый и немного покосившийся, замка на нем нет, а значит, можно скрыться внутри.
Я постаралась очень тихо открыть дверцу, но из-за сырости она предательски заскрипела, противясь малейшим движениям. С грустью я увидела, что внутри много старых, отсыревших и позабытых людьми книг. Мне придется вытащить хотя бы часть из них, чтобы спрятаться в этом шкафу. Но искать другой подходящий шкаф уже нет времени, поэтому надо просто освободить немного места для меня и Ремиса. К тому же я подумала, что раз люди потеряли эти книги, то и нас тут не найдут. Таков был мой план, и я аккуратно начала вытаскивать книги.
Ремис же мне совсем не помогал, он лишь стоял рядом, крепко держал одеяло, которым нас укутали родители, и смотрел на входную дверь. Главное, что не цепляется за меня и не мешает.