Освободив достаточно места, я впихнула брата и себя на вторую снизу полку, тихонько прикрыла дверцу шкафа, хотя полностью она не закрывалась. Надеюсь, полка нас выдержит и не рухнет, шкаф-то совсем старый. Мне оставалось только молиться богам, чтобы в такой темноте наше ненадежное убежище оказалось достаточным для нашего укрытия от тех, кто вторгся в наш дом. «Это не наш дом», ─ пришлось мысленно напомнить себе.
Взглянув на Ремиса, я поняла, что ему страшно как никогда, я попыталась его обнять, но в тесноте шкафа это было почти невозможно. Тогда я решила его немного отвлечь, нашептывая слова поддержки, от которой я и сама бы сейчас не отказалась. Но я ведь обещала маме, что буду хорошо присматривать за Ремисом в ее отсутствие, а я всегда сдерживаю свои обещания. Если, конечно, они не касаются сладостей.
В момент, когда я, вспомнив любимую историю Ремиса, уже сделала рваный вдох и собралась начать увлекательный для брата рассказ, услышала крик мамы, а мгновенье спустя и надрывный голос отца.
Вздох застрял в моей груди, выдохнуть из-за охватившего меня ужаса никак не получалось. Я окаменела, по спине побежали мурашки, а в горле пересохло настолько, что я даже побоялась сглотнуть, казалось, мне просто будет больно.
Мне никогда раньше не приходилось слышать крика родителей, и сейчас он вызвал во мне ужас.
Если папа не просто ходит по комнате и ворчит, а громко кричит, значит, он действительно сильно напуган. Чуть позже я услышала, как отец закричал, и это уже не просто крик, это явная мольба. Мольба отпустить… маму. Мамочка! Что происходит с мамочкой? Что вынудило моего папу так кричать и молить о пощаде?
Внутри меня все сжалось. Я начала всхлипывать. Что мои родители могли сделать такого ужасного? Что значит «отпустить маму»? Кого они так сильно оскорбили или обидели?
В этот момент я взглянула на Ремиса. Если до этого он вздрагивал от взрывов и цеплялся за мою руку, то теперь он словно был в другом месте и перестал слышать то, что происходит вокруг нас. Он больше ничего не слышит! Он что, оглох? Ремис сидел, уткнувшись головой в поджатые коленки, слезы высохли на его щечках, а глаза уставились в одну точку, он даже моргал редко. Но об этом я подумаю позже, сейчас все мое внимание было приковано к происходящему с родителями.
— Вам никогда их не найти! Их тут нет! Их нет даже в этой стране, я позаботился об этом! Убейте меня, но отпустите мою жену, будьте милосердны! — Услышала я надрывный голос отца.
О ком он говорит? Кого не найти? Нас? Эти люди пришли за мной и Ремисом? Но почему? Боги, они хотят убить моего отца? Или нас всех?
Кто бы там ни был, он не должен так мучить моих родителей. Мы же просто жили в этом здании, как и во многих других. Мы не причиняли никому вреда! Зачем так поступать с нашей семьей?
Ответом на просьбы отца и стоны мамы был лишь леденящий душу смех. Не думаю, что когда-нибудь смогу забыть этот смех. На миг меня словно сковало в ужасном предчувствии событий, которые навсегда изменят мою жизнь. Я даже забыла, где нахожусь, поскольку перед глазами проплывали образы родителей, картинки наших многочисленных переездов из одного места в другое. И если я не любила переезды, то теперь была бы рада уехать отсюда как можно дальше, только бы с родителями и братом.
Смех! Я вновь услышала его, который был теперь еще громче. Так ужасно смеялся не один человек, а как минимум трое. Это был даже не смех, а рык разъяренного зверя, перед которым жертве остается только замереть, прикинувшись мертвой и не интересной хищнику добычей.
Незнакомец, продолжая смеяться, что-то ответил моему папе, но я не смогла понять, что. Я не понимаю языка, на котором говорят эти люди. Но мне очень хотелось, чтобы они отпустили мамочку и папочку. Я закрыла глаза и начала мысленно умолять их об этом. Мне бы хотелось услышать, что люди, которые сейчас заставляют моих родителей страдать, неудачно пошутили и папа с мамой могут уходить, захватив с собой меня и брата.
Но вместо этого воздух, пропитанный плесенью, страхом и слезами, прорезал крик папы: «НЕЕЕЕЕЕТ!»
Одно слово. Одно громкое, пронзительное слово, способное перевернуть весь мир. Я не знаю, что именно случилось, но этот крик папы отражал самую сильную боль в его жизни. Я начала плакать, стараясь заглушить рукой вырывавшиеся из груди рыдания, чтобы не привлекать к нам с Ремисом внимание.
Мне никогда по-настоящему не было так больно или страшно, как сейчас. Я жила в любви и, хотя у меня не было друзей, а все мои игрушки вмещались в пакет из супермаркета, мне всегда было весело с моими родителями и даже с братом. А сейчас мое желание закричать было настолько сильным, что я не могла совладать с собой.