«Ты уже думала о Джеке раньше. Кем он был? — в мыслях Зора есть странная собственническая нотка. — Не пара?»
О, Джек.
— Не пара, — соглашаюсь я и пытаюсь послать ему образ моего старого наставника. Джек был невысоким человеком, не более пяти футов трех дюймов или около того, и сморщенным от возраста. Ему могло быть пятьдесят, а могло и восемьдесят. Его волосы были совершенно седыми, а на лице не было ничего, кроме скул и морщин, но он был самым сильным, способным человеком, которого я когда-либо встречала. Он никогда не переставал двигаться, никогда не переставал работать, и у него никогда не было времени на чью-либо чушь. — После того, как нас с Бойдом выгнали из Форт-Талсы, мы какое-то время копались в мусоре самостоятельно, но это было тяжело. Мы не знали, как позаботиться о себе, и умирали с голоду. Мы наткнулись на тайник какого-то парня для сбора мусора в старой хижине и совершили на него набег. Думали, мы такие умные. Мы убежали с его вещами, а он выследил нас и сказал, что проделает дырку в наших головах из своего дробовика, если мы украдем у него что-нибудь еще. — Я улыбаюсь странному воспоминанию и его гневной реакции. — Я знаю, это звучит жестоко, но в тот момент, когда Джек увидел нас, он понял, что мы умираем с голоду, и он не мог оставить двоих детей одних. Он охотился за нами той ночью, и я доставила ему неприятности, следуя за ним, потому что настояла, чтобы он показал мне, как это делается. Знаешь, я не хотела больше никогда быть голодной. После этого мы вроде как перестали держаться вместе. Джек показал мне так много. Бойд пробыл с нами около года, может быть, меньше, а потом сбежал, потому что скучал по фортам и ненавидел строгость Джека.
«Но тебе это понравилось».
— Да, — тихо говорю я. Его волосы гладкие, и теперь, когда я провожу по ним расческой, ничего не цепляется. Я разделяю их на три толстые части и начинаю заплетать. — Мне этого не хватало. Я все еще была ребенком во многих отношениях, а с Бойдом не было такого, никто не знал, как ты будешь есть или где спрячешься во время следующего раунда драконьих атак. Джек спас меня. Он дал мне власть над моей ситуацией. Он показал мне, что я не обязана быть жертвой. Что я могу сама о себе позаботиться. Он научил меня охотиться и ловить рыбу, какие вещи полезно собирать, а какие нет. Он научил меня стрелять из пистолета и метать нож так, чтобы он действительно попадал в цель. Он показал мне все и научил меня, что я могу сидеть и ныть, а могу заняться делом.
«Твои мысли становятся грустными. Он… умер?»
Я киваю.
— Думаю, уже около года. — Мои глаза увлажняются, и я шмыгаю носом, хотя я обещала Джеку, что не буду плакать над его костлявой задницей. — Медицинское обслуживание уже не то, что раньше, и поскольку мы избегали фортов, обратиться к врачу было некому. Черт возьми, даже если бы там был врач, я не думаю, что они смогли бы что-нибудь для него сделать. Я думаю, это был рак, потому что он просто очень устал и ослаб, и через некоторое время у него появились шишки под ушами и на руках. После этого он продержался недолго. — Я провожу рукой по своему лицу, мои пальцы запутались в его волосах. — Прости. Я уже должна была привыкнуть к подобным вещам. В загробном мире никогда не бывает ничего постоянного.
Зор поворачивается, чтобы посмотреть на меня, его глаза широко раскрыты, в них кружатся черные круги. «Почему ты так… поливаешь? У тебя что-то не так с лицом? — Одна большая когтистая рука касается моей щеки, и в его мыслях слышится тревога. — Тебе больно?»
— Хм? Я плачу. — Я снова шмыгаю носом и краем своей бедной, заново сшитой футболки вытираю лицо. — И заткнись. Это не то, чем я горжусь. Джек ненавидел женское дерьмо. На это нет времени, понимаешь?
«Но… почему? Зачем ты поливаешь?»
Я удивленно моргаю.
— Ваши люди не плачут? Когда им грустно?
«Так вот что это такое? — Он касается моей щеки, а затем опускает взгляд на влажные подушечки своих пальцев. — Мне это не нравится».
— Ну, я тоже не большой поклонник этого, — говорю я ему, наполовину смеясь, наполовину плача. — Мне не нравится быть грустной. Я не могу это исправить, поэтому я сосредотачиваюсь на том, что я могу исправить. — Я смотрю на него, любуясь волнами густых, насыщенных золотистых волос, которые ниспадают на его широкие плечи. — Как та коса, которую я почти заплела, прежде чем ты вырвал ее у меня из рук. А теперь сядь и отдохни. Я не хочу, чтобы у тебя болела спина.
Он издает низкое горловое рычание, но в нем больше ворчливости, чем чего-либо еще. Когда я упираю руки в бедра, он бросает на меня почти угрюмый взгляд и возвращается на свое место. Его спина затекла — верный признак того, что ему больно, но он никак не показывает, что это так.