Мне нужно понять.
— Са-ча. — Я кладу руку ей на щеку, прикасаясь к ней. Хотел бы я знать человеческие слова для спаривания, для вызова. Но я знаю только ее имя, и поэтому я пытаюсь показать ей это своим прикосновением. Я обхватываю ее руками и поворачиваю, прижимая свой член к ее заду.
Она коченеет в моих объятиях. Она не отстраняется, но ей и не нужно этого делать. Я чувствую ее нежелание так же ясно, как ее запах страха.
Я побежден. Я отпускаю ее, хотя мои инстинкты говорят мне заявить на нее права. Чтобы сделать ее моей. Но как я могу заявить на нее права, если нет желания?
***
Я думаю об этом много часов. Са-ча оживленно болтает и говорит счастливым тоном, снимая вещи с полок и разворачивая их. Она расстилает что-то, похожее на шкуру животного, но на ощупь совсем другое, и бросает на кучу мягких шариков. Я понимаю, что она делает такую кучу, чтобы спать в ней, и я сдерживаю свое рычание. Моя пара должна спать в моих защитных объятиях.
Но… Са-ча не моя пара.
Она ест дурно пахнущую еду из одного из маленьких круглых контейнеров и издает радостные звуки. Я позволяю ей съесть все это — я сам поохочусь на одного из четвероногих зверей, которые бродят по этой земле, чтобы поесть утром. Мне придется взять Са-ча с собой, потому что я не смею снова оставлять ее одну. Если бы она была моей парой, я мог бы оставить ее в своем гнезде, уверенный, что она будет защищена запахом моего огня в ее крови.
Прямо сейчас она пахнет слишком хорошо, слишком плодовита, слишком женственна.
Я обдумываю это, даже когда ее речь замедляется до тихого шепота, и она нажимает на что-то, у чего есть маленький огонек, и освещает им один из квадратов с мятыми белыми простынями. Она переворачивает их, захваченная тем, что видит, пока ее глаза не начинают закрываться. В конце концов она выключает свой странный светильник и откладывает квадратик в сторону, а затем засыпает, уютно устроившись в своих шариках. Я не могу перейти в боевую форму здесь, не опрокинув много вещей и не разбудив ее. Поэтому я подхожу к гнезду из шкур, которое она соорудила для себя на полу, и ложусь рядом с ней.
Са-ча только вздыхает и устраивается поглубже в гнезде, ее дыхание ровное во сне. На ней еще больше странных шкур, которые она подобрала сегодня. Я не понимаю, почему люди предпочитают покрывать свои тела такими вещами — возможно, потому, что у них нет чешуи, чтобы защитить их? Она даже дала мне кожу — туго облегающую, которая при каждом шаге как будто сдавливает мой мешочек. Одна мысль об этом заставляет меня наклониться, чтобы поправить свой член, и я хмурюсь. Я ненавижу это, но все же надену, если ей это понравится. Она покрывает такими вещами всю свою фигуру. Они мне не нравятся. Я хочу погладить ее кожу и почувствовать ее на своей, но все, что я чувствую, — это эти странные слои.
Она спит, довольная, и я изучаю ее, пока она это делает. Ей нравится это место, это гнездышко. Не только странные штуки с каплями, но и вся эта структура. Она приходила в такой восторг от вида каждой новой вещи, что я решил, что мы останемся здесь, раз это делает ее счастливой.
Тот факт, что здесь была еще одна человеческая женщина, ставит меня в тупик. Я не чувствовал ее запаха, мои чувства притупились из-за странных запахов в воздухе. Это напоминает мне о вони людей в их улье. Мне это не нравится, и я этому не доверяю. Если другой человек вернется, я уничтожу ее. Са-ча должна быть сохранена любой ценой. Что, если поблизости прячется другой человек с такой же способностью маскировать свой запах?
Я притягиваю Са-ча ближе к себе, обеспокоенный этой мыслью.
Она издает тихий звук боли, и ее бедро издает шуршащий звук. Я хмурюсь про себя. Этим вечером она обмотала бедро и руку свежими шкурами и намазала раны дурно пахнущей пастой. У моей самки много травм, и я не могу не беспокоиться о том, что, возможно, я был слишком груб с ней в прошлом, когда вороны атаковали мой разум. Не поэтому ли она теперь боится меня, когда я прикасаюсь к ней? Причинил ли я ей боль раньше и не могу этого вспомнить? Когда я нахожусь вдали от нее, в моей голове царит сплошной хаос, но когда она рядом, я способен мыслить ясно. Я не думаю, что причинил бы ей боль, но я не могу быть уверен.
Ни в чем нельзя быть уверенным, пока я не соединю свой разум с ее, и мы не сможем говорить свободно.
Са-ча такая маленькая и хрупкая. Я касаюсь ее плеча, желая погладить ее, но не желая причинять ей боль. Она тихонько вздыхает во сне и придвигается ближе ко мне, как будто ей приятно мое прикосновение. Я вне себя от радости от этой небольшой реакции и провожу рукой вверх и вниз по ее спине, лаская ее сквозь слои. Она издает довольный звук, и я удивляюсь тому, сколько удовольствия я испытываю от ее удовольствия.