— Извини, ладно? — решаюсь заговорить первой.
Взглянув на Алистера, замечаю, как он вопросительно вздернул бровь.
— Ты о чем это, Каталин?
Нелегко сглотнув, облизываю пересохшие губы. Они сплошь искусаны.
— Твоего отца даже не успели толком с днем рождения поздравить, и, мне кажется, я виновата…
— Замолчи! — яро перебивает он. — Молчи, поняла?! Я не потерплю этого, тебе ясно? Ты не виновата ни в чем из того, что произошло! Если кто и грешен, ты знаешь, кто это!
разумеется, Алистер имеет в виду Маркуса. Напоминание о нем без конца стесняет грудь. Мне не хватает воздуха. Хотя, откровенно говоря, я и так ежеминутно мучаюсь. Марк Ферраро просто не выходит у меня из головы. Его образ живет там, не собираясь покидать мои мысли.
Я его ненавижу, но люблю ровно с такой же силой.
— Как думаешь, Ева очень огорчилась?
Управляя машиной одной рукой, Алистер передергивает плечами. Он сморит на дорогу то через лобовое стекло, то через зеркало заднего вида, но не переводит взгляд на меня. Доброта в его дымчато-серых глазах помогла бы взбодриться.
— Она звонила тебе.
— Знаю. Я не брала трубку. Я же… Я не могла, — последние слова выдыхаю.
Внутри творится нечто ужасное — пустота, тоска. Точно кто-то вырвал мое сердце.
— Она переживает, — подтверждает догадки Алистер, — но я успокоил ее. А еще… — сказав это, приятель задерживает дыхание на пару мгновений. — Ева ведь навещает Ферраро в клинике ежедневно. Она посоветовала тебе не волноваться. Сказала, что с ним уже все нормально. Скоро выпишут… эту сволочь…
Спорить с Алистером было бы крайне глупо, ведь он абсолютно прав. Но слышать от него ругательства в адрес Марка все равно неприятно. Чтобы полегчало, я отворачиваюсь к пассажирскому окну. Пейзаж за ним кажется размытым. Смахнув слезы с глаз, может быть, в последний раз смотрю на великолепие Вечного города. Улицы проносятся с молниеносной скоростью — одна за другой. Декорации чудесны: Колизей, Площадь Венеции, виднеющийся вдали самый крупный фонтан Рима — фонтан Треви. Повсюду, как и принято с утра, открываются кафе, магазины, библиотеки. Небо, одетое в грязно-серые облака, как и всегда, ни для кого здесь не является причиной печалиться. По-прежнему, на знакомых мне улицах музыканты распевают итальянские хиты, виртуозно играя на инструментах. Парочки на тротуарах целуются и берегут горло от простуды общим шарфом. У вагончиков, где готовят быстрый кофе и что-нибудь перекусить, по-старому собралось много народу. Я уже изучила итальянцев, потому знаю, как те ненавидят очереди. Они, как и ожидалось, ругаются друг с другом. Прохожие наблюдают за дебатами, в которых пытаются выяснить, кто сильнее опаздывает на работу.
Я запомню его таким. Мой город.
Пронесшаяся в сознании мысль вызывает горестную улыбку. Губы плавно растягиваются, чувствуя на вкус соль новой порции слез. Мне от них никак не избавиться.
— Я все-таки должна позвонить Еве и пожелать…
— Если уверена, что твои пожелания прозвучат искренне, то конечно, — уже во второй раз за время поездки перебивает Алистер.
Он говорит прямо, он всегда честен со мной. Я не вправе обижаться на это. Припарковавшись недалеко от клиники Агостино Джемелли, Алистер выключает зажигание и предлагает составить компанию, но я вежливо отказываюсь.
— Хорошо, тогда я подожду, пока ты не освободишься.
Я нерешительно киваю на его намерение, хотя не считаю это обязательным. Не сказав ему больше ничего, отстегиваю ремень безопасности и выхожу не спеша из авто. Холодный ветер пробирается под пальто, заставив содрогнуться всем телом. В кармане гудит мобильный. Выудив телефон, читаю на экране «Мама» и сбрасываю вызов.
Глава 29
Каталин
Не знаю, почему мы избегали разговоров об Исайе. Я говорю «мы», подразумевая себя, Алистера, Глорию, родителей, Джакоба, Джемму. Лучшая подруга поддерживала меня все эти дни. Она поливала Маркуса грязью и называла его ужасными словами — мои уши краснели. Но никто из нас не сказал ничего про Исайю. Кто был инициатором спора, неизвестно. Да это уже и неважно. Просто почему хоть кто-нибудь не сказал, что вина лежит не только на Марке?
Почему этого не сказала я?
Кажется, что Исайя даже не участвовал в моей жизни. Я о нем вспоминаю только, когда поднимаюсь на седьмой этаж по указанию медсестры у стойки регистрации. Он бродит неторопливо по больничному коридору, но не пойму, почему не заходит в палату.