— Szia, edes!*1 — приветствует мама, не сдерживая эмоций, стоит мне приложить смартфон к уху.
Я живо переключаюсь на родной язык.
— Привет, мамуля, — мой голос куда бесцветнее.
Мы говорим фразу «Как твои дела?» одновременно. Она посмеивается, и слышно, что занята обедом на кухне: до моего слуха доносятся звуки работы с домашней утварью. Я отвечаю первая:
— Все хорошо, но, ты же знаешь, предучебный сентябрь*2 всегда волнительный. А ещё это задание…
Она интересуется с набитым ртом:
— Что ещё за задание, малышка?
По правде говоря, я и не сразу поняла ее вопроса. А теперь думаю, стоит ли все объяснять в подробностях. Но, пока я размышляю об этом, мой рот уже начинает говорить. Я все болтаю и болтаю, даже удивительно, что мама ещё не раззевалась и не отключилась — как бы, случайно. Закончив, я слушаю равномерное дыхание матери в трубке и никак не могу избавиться от представлений, как крутятся винтике в ее голове. Через минуту она, наконец, выдает:
— Милая, ты просто помни, если тебе тяжело…
Вспомнив вдруг неделикатность сеньоры Корсини, я так же перебиваю маму — на полуслове.
— Как бы тяжело ни было, я не сдамся! Да и ничего такого здесь нет, — морщу носом от обиды. — Ну, мам, — тяжелый вздох, — я просто хотела выговориться, но не услышать в ответ то, что и сама знаю. — Сжимаю пальцами переносицу. — Я ни на секунду не сомневаюсь в том, что вы с папой мечтаете о моем наискорейшем возвращении. Но я буду учиться дальше, ты понимаешь?
Могу поклясться, если руки у нее свободны, она, как обычно, вскинула их вверх в знак поражения.
— Понимаю, понимаю, я просто сказала…
— Ну, конечно… И так каждый раз!
Я облокачиваюсь на спинку кровати, прижимаю рукой к животу подушку. Да, мне это все не нравится, и вряд ли мое лицо можно назвать счастливым или вроде того. Я немного устала. После окончания первого курса уехала домой, и два месяца там только и приходилось, что выслушивать сетования отца о нашем итальянском мини-вояже. Он, якобы, очень расстроен тем, что показал мне Рим. Говорит, не будь этого, все сложилось бы иначе… Устала. Просто устала.
На мой негодующий выпад маме остается лишь вздохнуть, что она и делает, продолжив готовить обед.
— Ладно… — я намереваюсь проститься, но единодушно со мной мама с энтузиазмом изрекает:
— Джакоб обещал приехать на выходные! Он сказал, что если тебе понадобятся деньги…
Улыбаюсь, поскольку брат всегда заботится обо мне, но, в отличие от родителей, никогда не давил и даже не пытался так поступать.
— Знаю, но у меня все в порядке с работой в кофейне, — я веду пальцем по покрывалу на кровати, а губы медленно растягиваются в довольно широкой, но грустной улыбке — я скачаю по Джакобу. — Не переживайте за меня, пожалуйста.
Через минуту, наполненную молчанием, маме все-таки удается выговорить, наверное, через слезы:
— Люблю тебя, моя большая девочка. — Как бы я ни обожала итальянский язык, как же мне нравится разговаривать с родными на венгерском.
Помогает не забывать о своих корнях. С момента начала изучения итальянского я стала даже думать на нем.
— И я вас люблю.
Мы заканчиваем разговор на приятной, но немного печальной ноте. Я оглядываюсь на Глорию, удивленно отметив, что она больше не увлечена музыкой, хотя та до сих пор играет в наушниках. Только они сейчас лежат у нее в ногах. Я бросаю смартфон рядом с собой и вопросительно веду плечами.
— Что такое?
Глория отзывается тут же:
— У тебя что-то случилось?
Усмехаюсь, захватив прядь светлых волос на затылке.
— Тебя раньше это никогда не интересовало. Надеюсь, — я указываю на свой телефон пальцем, — не сильно тебя потревожила?
Она машет рукой и смешно морщится.
— Прекрати, умоляю! — эмоциональная Глория вскакивает на ноги и принимается собирать в свой мальчиковый рюкзак вещи. — Меня мало что может действительно побеспокоить!
Она машет рукой в мою сторону, отпивает, вероятно, давно остывший кофе из кружки с изображением далматинцев.
— Мне, честно говоря, — дополняет Глория почти отрешенно, — не очень любопытно, что у тебя стряслось, просто обычно ты такая активная, порядок наводишь или учишься, а сегодня…
Сложив одежду, безделушки, книги и плеер в сумку, она поднимает на меня взор шоколадных глаз.
— Не обижаешься на мою прямолинейность? — Глория опустила уголки губ вниз, напряглась.
Я прикусываю щеку изнутри и, выставив правую ладонь перед собой, легко машу ей в отрицании.