— Граждане Земли! Я искренне и обобществленно рад приветствовать в Вашем лице новую, лишенную кризисов критической массы, заряда, потенции… накоплений и плотности… гм!.. часть человечества. Свой единственный выбор вы определили в наличии гибкой, активно регулируемой социальной платформы, способной к барометрическим погружениям во все сферы жизнедеятельности и сохранению при том неизменно строя и соответствия уровням жизнеспособности. Звено социальной эволюции только тогда не заведет в тупик, когда мы придем к неизбежности подвергать ее самое внутренним и внешним испытаниям! Сеятели доселе неведомых прогрессов, закаленные борцы, вы вправе гордиться своим выбором!
Скудные хлопки донеслись от мрачного представительства, а Колдо очень быстренько отдернули от трибуны и потащили на выход. Минут пять его еще водили по каким-то безлюдным коридорам и наконец остановились у глухой железной двери. Дипдипкавалер разомкнул наручники своим ключом, а серокожаные детинушки; кряхтя и перешептываясь ругательствами, открыли дверь и взашей вытолкнули Колдо…
Да. Да, это была улица. Пестро-развлекательная, фасадно-рекламная, подворотнисто-оборванистая, выхлопнисто-смогово-разнолюдная, тротуарно-витражная, точь-в-точь как на старинных гравюрах. Колдо вспомнил о пакете справочного материала и полез за пазуху. На двадцать седьмой странице после вводной части значился список возможных маршрутов:
1. Добровольное общество социальных возбудителей.
2. Дворец руководителя планеты.
3. Палата молчальной оппозиции.
4. Штаб-квартира повстанческой армии безработных.
5. Постоянно действующий избирательный участок № 1001 ночи.
6. Ресторан «У Минотавра».
Так, — подумал Колдо, — как это у них делается?.. Он подошел к обочине и стал «голосовать» машину. Все такси на планете XX век, очевидно, для какой-то массовой оказии комплектовались целым набором средств, характерных для передвижного тюремного сервиса, Одну из таких радужно раскрашенных бронированных машин с «шашечками» он и остановил.
— К «Минотавру», — коротко бросил Колдо водителю в сиреневой сутане.
— Пэрсона грата? — спросил 'водитель по-латински, что означало, конечно, «приятная персона».
— Нон, — ответил Колдо на той же любимой латыни, — пэр прокура, — что означало, конечно, «по договоренности».
Рассказ о посещении «Минотавра» не сводится только к тому, что на вопрос: «Есть ли у вас артишоки?» Колдо ответили, что могут предложить только артефакт… Посещение «питательного» заведения обратило Колдо к своеобразному восприятию мифа о Минотавре. Допустимо считать, что постройка лабиринта царя Миноса напоминала по идее математическую задачу: как архитектурными средствами добиться сложности, равной уравнению с многими неизвестными, то бишь этакими сюрпризами в виде проваливающихся лестниц, раздвижных стен и прочей радости… Так вот, употребление блюд, закусок и напитков в «Минотавре» чем-то приравнивалось к этим неизвестным. Дело осложнялось лишь тем, что путеводной нитью в ресторане не обеспечивали, ни меню, ни все знания о вкусной и здоровой синтетической пище не могли здесь помочь. «Минотавр» гарантировал потрясающую экзотику вкусовых ощущений, но… не ручался за психику клиентов… Несравненная изюминка была в том, что любое блюдо могло оказаться этим самым… Минотавром, а жертвой — любой из проголодавшихся. Об этом, собственно, и рассказывала, тем и отпугивала шикарная вывеска у входа.
— А ничего живут, весело, — сам себе сказал Колдо и решительно вошел в пустынный каменный зал, в голове его уже созрел план, как вывести на чистую воду злосчастного содержателя ресторана…
Во-первых, рассуждал Колдо, в характере Миноса не должно быть ни единого плюса, и время теперь такое, что от Миноса потребовалось несколько смягчить вывеску. Для этой цели он и решил — проще и выгодней кормить пациентов мясом этого… ну да, Минотавра. Таким нехитрым образом тот, кто съедает это мясо, сам и становится Минотавром… ну, пусть не в буквальном смысле… Значит, уловка проста: необходимо заказать контрольное блюдо, хуже другое — сколько уже тепленьких и кровожадных Минотавров гуляет на свободе во всех мирах. Получите, однако: нам, пожалуйста, запеченую говядину в соусе из вашей собственной крови, дорогой Минос! Едва только Колдо успел сделать свой заказ, седовласый пожилой хозяин ресторана упал на колени, стал целовать пыльные ботинки посетителя, умоляя не рассекречивать его миф, ссылался на свое доброе имя, на авторитет и уважение, которые нынче так трудно даются, говорил о том, что входит в Центральный совет планеты, что кое-кто из влиятельных кругов заинтересован в тайной поставке минотаврятины на социальный рынок Галактики… что на планете XXI и XV век работает подпольная фабрика экспериментальной генинженерии… и так далее, и что он вообще выполняет долгосрочную программу…
— О боги, это крах… крах! — восклицал, умолял и трясся в душном ознобе седовласый хозяин. — Не погуби, не погуби!
— Несчастный, — сказал Колдо презрительно, — только из любви к мифологии я прощаю твою кухню и душу. Живи, но дай слово, что ты в течение ближайшего года будешь обслуживать интуристов, желательно негуманоидных…
Колдо ушел, накормленный отменной «всякой всячиной», а Минос после его ухода воздел руки к небу и пустился в « плюсовую».
Что мог сделать сытый Колдо за оставшиеся полдня? Он отправился в Добровольное общество социальных возбудителей. Как следовало из справочного материала, общество это пестовало своих членов с особой любовью, которая, конечно, сама требовала определенного возбуждения, а наследуемый демок- эротизмцаривших здесь взглядов не отрицал ни одного из способов… вплоть до подкорковых, не считая уже так называемых политических игр в эрогенныхзонах Великих целей. Теоретики этого движения утверждали, что возбуждение как таковое венчает всякую здоровую и стихийную социальность, а потом борьба любых общественных интересов должна носить как бы любовный характер, как бы добровольный. Социальные идеи должны отдаваться друг другу без насилия и, таким образом, создавать полисимбиоз. Единственным камнем преткновения остается давний вопрос: какое начало считать активным, а какое пассивным. Увы, выяснение этого вопроса привело к естественному расколу общества на мужское и женское начало в социальной борьбе… Колдо был мужчиной, он это чувствовал… Поэтому, когда пресс-секретарь общества проводил его в зал, где происходили ежедневные заседания активников, Колдо был уверен в себе на все сто процентов, но когда он оказался там за дверью — уверенность покинула его… зал был до отказа набит лучшей половиной.
Колдо ничего не знал об установленном регламенте, поэтому начал свою речь прямо в проходе между рядами кресел:
— Милые дамы!., простите, я хотел сказать уважаемые… м-да!.. добровольного общества! Очень прошу вас не смущаться моим внезапным появлением. Я как представитель спаренного набора хромосом, как носитель определенных рудиментарных аксессуаров вашего пола… в конце концов как социальный продукт намерен внести ясность в образовавшийся раскол вашего модного… м-да!.. течения. Интеллектуальный аутосекс, которым мы с вами беспорядочно занимаемся на протяжении всей жизни, к счастью, в отличие от обыкновенного, не обладает столь явной полярностью природных начал, как секс обыкновенный. Возможно, я не скрою, возможно, что кто-то там в нашем мозгу и совершает, простите, акт… но, милые дамы, — разглядеть-то мы его по-настоящему не в состоянии! Согласитесь, это делает честь мозгу. Он стыдлив, наш мозг, а стало быть, его сексуально-мыслительная работа от нас скрыта. Не обращает ли это вас к мысли, что социальная природа человека крайне безобразна и остается таковой на протяжении всей последней истории нашего… м-да!.. развития?.. Ставлю вопрос: в чем дело? Отвечаю: наш секс и наш соц утратили духовное начало, заметьте, не мужское и не женское, а это третье состояние мира…