— Теоретически, конечно, да, но…
— Теория в любой момент может получить практическое подтверждение, — капитан придал своему лицу максимально преступное выражение. — Вы же специалист, профессионал, вы должны это учитывать.
Кошкин молча хлопал глазами. Он ничего не мог понять в том загадочном диспуте, который происходил между Альварецом и адвокатом.
— Но не можем же мы содержать осужденных не в тюрьме! — с отчаянием в голосе сказал адвокат.
— Согласен, — снисходительно молвил капитан.
Адвокат замолчал. Судя по легким судорогам, пробегавшим по его не вполне земному, но вполне по-земному озадаченному лицу, он мучительно искал выход.
— Выход есть, — веско сказал Альварец.
В глазах адвоката вновь вспыхнул огонек.
— Говорите, говорите же, — лихорадочно забормотал он. — Назовите, какой выход, что за выход?
— Осужденные условно… назовем это так, согласны?
— Согласен, согласен, — закивал адвокат.
— Осужденные условно должны содержаться в помещении, которое может считаться местом заключения условно.
Огонек погас. Адвокат разочарованно спросил:
— Где же мы найдем такое место?
— Есть такое место.
Кошкин вытаращил глаза:
— Ты чего, капитан?!
— Это место является в настоящий момент территорией Когоа и в то же время как бы не является ею. Следовательно, оно может считаться местом заключения и в то же время как бы не может считаться таковым, — и капитан назвал пораженному адвокату это место.
Вскоре осужденных перевели в помещение, которое одновременно как бы являлось и как бы не являлось территорией Когоа.
Закончив заполнять бортовой журнал, Альварец сладко потянулся.
— Устал… Ну что, — спросил он у Кошкина, — далеко до Базы?
— Минут сорок осталось. Как думаешь, втык будет?
— За что?
— За опоздание.
— Отговоримся, — капитан махнул рукой. — Мало ли что! Непредвиденные обстоятельства.
Кошкин задумался.
— А интересно все-таки, — сказал он. — Что же за преступление мы с тобой должны были совершить?
— Балда, — буркнул Альварец. — Мы его как раз сейчас и совершаем. На языке когоанского судопроизводства это, наверное, назовут так: «Побег из места заключения с помощью места заключения».
Николай Дашкиев-Шульга
Киночеловек
Если вам захочется познакомиться с представителем самой беспокойной, самой сумбурной профессии в мире, советую зайти на ближайшую киностудию и заглянуть в кабинет главного редактора. Но не надейтесь на мгновенный успех! Скорее всего, пробив взглядом табачный смог, вы с удивлением обнаружите картину, похожую не то на толкучку времен гражданской войны, не то на демонстрацию моделей кожаной одежды, ибо процентов семьдесят присутствующих будут красоваться в кожаных куртках и пиджаках. Не исключено, что у самого молодого даже брюки будут кожаные. Впрочем, эти наблюдения лишь усложнят ваши поиски. Вам интересно одно — кто же из них ОН?..
Хорошо, подскажу: вам нужен тот, у кого выражение лица меняется с молниеносной быстротой — шестьдесят изменений в минуту. Кроме того, все разговаривают с НИМ, а ОН — со всеми.
Может статься, что, заглянув в кабинет, вы узрите ЕГО в полном одиночестве. И снова — взгляните в лицо. Если у человека за столом взлохмаченные волосы и застывший взгляд, знайте: он только что пережил описанную ситуацию или, что еще хуже, ожидает посетителя.
Поверьте, любому редактору легче выдержать диалог со всеми съемочными группами одновременно, чем принять неизвестного визитера. Потому что абсолютное большинство этих неизвестных — гениальные сценаристы!..
Главный нервничает. Его раздражает все — чириканье воробьев за окном, плохо заточенный карандаш, малахитовый письменный прибор, захламляющий его стол. А главное — наивность секретарши, по милости которой ему придется сейчас вытерпеть визит очередного бумагомарателя. Главный глядит в календарь, где записана фамилия «пришельца».
«Трохимец… Трохимец?.. Нет, не припоминаю. Наверное, новенький… Парень — новенький, песня — старенькая! — раздраженно думает Главный, — „Я принес вам свои гениальные произведения…“»
Впрочем, никто в этом кабинете так не говорит.
«Интересно, почему считают, что литератором может быть любой грамотный человек? Я же, например, не лезу в литературу. Я — киночеловек!»
Кто-то тихо скребется в дверь…
— Входите!
Дверь приоткрывается, и в кабинет входит высокий худой парень — впалые щеки, мосластые нервные руки и, конечно же, очки с такими мощными стеклами, что глаза за ними кажутся маленькими коричневыми орешками.
— Трохимец… Володя… Владимир Васильевич… Вы согласились меня принять… У меня, знаете, детский фильм, то есть мультяшка… Простите, мультипликация…
— Сценарий мультфильма? Что ж, ознакомимся. Но положительного ответа, сами понимаете, не обещаю. О чем там у вас?
— Ну э-э, понимаете… У меня не сценарий… Пленка. Двенадцать минут примерно… Заяц там, колобок…
— Пленка?! Интересно, интересно! — весело произносит Главный, а мысленно добавляет: «Технический прогресс движется вперед — уже готовые фильмы приносят…» — Какая у вас пленка? Шестнадцатка нам, знаете, не подходит — аппаратуры нет.
— Э-э, у меня, простите, видеомагнитофон.
— К великому сожалению, молодой человек, — злорадно изрекает Главный, — у нас КИНО-, а не ТЕЛЕ-студия. Так что вы извините.
— Я понимаю… Но у меня особый видео… Он там, в гардеробе… Я — сейчас!
И не успевает Главный даже рта раскрыть, как странный посетитель исчезает за дверью.
Главный громко вздыхает. Сколько грустной тоски и безысходности в этом вздохе!
— А вот и я! — Трохимец уже чувствует себя гораздо свободнее.
И, не ожидая ответа, начинает возиться с телевизором, который неизвестно зачем поставили здесь лет шесть назад да так, похоже, и не включали.
Главный массирует себе виски, а кинолюбитель ковыряется в аппаратуре и угощает его разговорами:
— Это хорошо, что у вас цветной… Цветное изображение и смотреть надо в цвете. Он у вас хорошо работает? Сейчас поставлю кассету, и можно начинать…
Главный ловит себя на том, что разглядывает Трохим-ца с любопытством: он полностью выпадает из рядов «гениальных сценаристов». Этот, кажется, гениальный изобретатель.
— У меня — готово, — заявляет Трохимец и нажимает на клавишу видеомагнитофона.
Это был «Колобок». Тот самый, классический, с небольшой примесью современности. Профессиональный глаз Главного замечал и неудачный монтаж, и невероятные ракурсы… Но персонажи! Что это были за персонажи! Главный моментально поверил, что именно так, а не иначе было бы все на самом деле, что именно таким был бы Колобок, если б он действительно существовал во плоти. А когда Колобок был, наконец, съеден, Главный воскликнул:
— Беру! Беру вас художником!
— Я не рисовал…
— То есть? А, понимаю: вы снимали, а рисовал другой? Тогда мое предложение адресуется ему, ведь, если откровенно, оператор из вас никакой.
— Вы меня не поняли… Художника вообще не было. И оператора — тоже. Как бы вам объяснить… Ну, скажем, я записывал на магнитофон свое воображение…
— Как это? Мысли?! — Главный чешет за ухом. — Что-то я такое читал. Вы сделали этот, как его… Сейчас припомню… Церебро… Цереброскоп?
— Ну что вы! Это уже фантастика. Нет, я использовал явления, давно применяемые в разных областях. Просто улучшил четкость. А еще, как видите, все удалось сделать в цвете.
— Я пока ничего не понимаю.
— Момент! Сейчас все объясню! — Трохимец извлекает из «дипломата» пластиковую папочку. — Смотрите, с этого все и началось… Журнал «Наш современник», шестьдесят четвертый год: «Боб Страйз и Нотр Дам». Статья в «ИР» за восемьдесят первый… Фотографии… Упоминания в печати…
— Все это хорошо, но откуда изображение?
— Давайте попросту… Что есть глаз? Приемник света… А у нас, радистов, можно рассматривать любой приемник в качестве передатчика… Я понятно излагаю? Мне кажется, даже сны мы сперва демонстрируем, а уж потом сами же смотрим. Мозг — только анализатор, обрабатывает и сохраняет информацию…