— Не смей говорить так.
— Разве я не прав? Разве ты говорил бы со мной, присутствуй Бог среди них? Да и я не смог бы войти в храм.
Ангел поднял свой светло-голубой взгляд.
— Будь снисходителен.
— Я не умею, — пожал плечами тот. — Пошутить что ли напоследок.
— Элигор?!.
Но демон уже вошел в пустой алтарь. Там находилась только настоятельница. Святого покрова над ней было. Ангела Хранителя тоже. Подождал секунду. Покрова не появилось. Небеса не защищали ее.
Игуменья поправляла плащ, когда он выступил из пустоты в облике Святителя Николая. У икон в алтаре ожили глаза.
— Здравствуй, чадо!
Инокиня вскрикнула и пала ниц.
— Эх, матушка! И чему тебя учили? Неужто не слыхала о прелести? — прорычал он, принимая свой обычный вид, отказавшись от облика дракона (все-таки это было бы уже слишком). Но языки пламени и клубы черного дыма решил оставить для пущей убедительности.
Игуменья перепугалась и вскрикнула еще громче, заливаясь слезами.
Монахини бросили чтение акафиста и бросились к алтарю. В алтарь они войти не имели права. Матушка-игуменья на оклики не отзывалась. В храме зазвучало громогласно:
— Все слышал — и о мантиях, жмущих ботинках, вкусных пирожках и прихожанах! Вы все мои! Мои!!! Ангелы ваши далеко, Бог вас не слышит, покаяния не нашел ни в ком — мой монастырь, мои монашки!
И демон растворился на глазах обезумевшей игуменьи.
Монахини визжали. Игуменья бормотала что-то о том, как Святитель Николай обратился в чудовище, чтобы призвать их всех к покаянию, и рыдала навзрыд.
— Идиотки, — мрачно сказал демон Ангелу, наблюдая эту картину. И в ту же секунду из тени за колоннами вышли два чудовища.
— Элигор, рыцарь и герцог кровопролитных сражений и плотских утех, тебе письмо от Повелителя. Великое терпение за твои прежние заслуги исчерпало себя. Прими и будь готов.
И исчезли.
Письмо вспыхнуло голубоватым пламенем в руке демона.
— Отчего не прочитал?
— Я знаю, что в нем. Мой приговор.
— Сегодня Михаил Архангел за тебя пред Богородицей вступился.
Демон вздрогнул. Ангел протянул руку и коснулся его плеча, добавляя своего света в его тьму. Два брата. Два врага. А некогда — два друга. Но это было так давно…
— Ты верь, Элигор.
— Благодарю тебя, — глухо сказал демон, отступая.
— Покаяние раба — вынужденная, единственно возможная вещь. Покаяние свободного — изъявление его свободной воли. Никому не нужно покаяние раба. Ценно покаяние свободного.
— Откуда знать тебе, вечному рабу и воспевателю, что есть покаяние свободного?
— Служение из любви не есть рабство, и ты это знаешь не хуже меня.
Демон усмехнулся. Зов набатом звучал в его груди, словно взрывая ее изнутри ежесекундно, причиняя неимоверную, но такую сладкую боль.
— Но ведь такого не было от создания мира, чтобы кто из наших покаялся, — с трудом проговорил он, будто каждое слово приходилось поднимать, как тяжелую гирю.
— Падением Люцифера ангелами была открыта дорога из святилища Его к гибели и отчаянью. Может, кто-то должен открыть путь из гибели и отчаянья к Его святилищу? Прощай. Царица Небесная испросила тебе время до заката.
Демон кивнул.
Не друзья. И, может, не враги.
— А знаешь, ты стал светлее…Еще светлее.
Раскланявшись, демон исчез.
Два светлых лучика, освещавших монастырь, как оказалось, исходили от могилы юродивой Анны и еще одной монахини. «Как странно, когда единственное живое место — кладбище!» — подумал демон, птицей взмывая в небо.
Над обителью зажглась хрупкая радужка. Это означало, что чья-то жизнь всерьез изменилась.
Тоха вошел в храм осторожно, словно опасаясь что-нибудь сломать. Служба только что закончилась, и сейчас церковь наполнилась негромким гулом спешащих приложиться ко всем доступным для поцелуя иконам паломников и столпившихся у свечного ящика мирян. Время от времени то там, то тут сквозь пеструю толпу мелькали черные подрясники и монашеские плащи.
Странный инок был здесь. Он сидел у стены, бормоча что-то себе под нос. Увидев Тоху, он поспешно поднялся и направился к нему.
— Имя? Имя как твое?
Он дурно пах, а рука, которой он схватил Тоху за локоть, была вся в потемневших трещинках, как у человека, постоянно работающего на огороде.
— Антон.
— Помоги Господи рабу твоему Антонию во всех его добрых начинаниях!
Инок размашисто перекрестился и поклонился в пояс на алтарь.
— А где же друзья твои? Видел, видел я вас у колодцев. И возле пещер тебя видел. Что же ты один в храм пришел?