Я встала. "Можно помочь?"
"Очень мило с вашей стороны, мадам. Она будет рада".
Когда все ушли в непроглядную темень, я медленно вернулась в комнату отдыха, обдумывая рассказ Гезиного отца. Три альпиниста? Три? Конечно, не может быть никакой связи, но я обнаружила вдруг, что хочу знать, как выглядит Джеймси Фарлейн.
Альма легла спать, а миссис Каудрей-Симпсон была наверху со свекровью. Снова мы с Марсией оказались вдвоем. Занавески пытались спрятать от нас бурю, но дождь яростно бил в окна, а ветер зло завывал. За судорожными порывами неистовства постоянно гудело море. Марсия, дрожа, протянула ноги к огню. Ее глаза были большими и испуганными. "Разве это не ужасно?" - сказала она, и сквозь нетерпеливую нелепую фразу я услышала напряжение, будто комом застрявшее в ее горле.
"Боюсь, что-то случилось, очень похоже, - сказала я. - Послушайте, я принесла нам выпить".
"О, вы ангел. - Она взяла рюмку и отпила большой глоток. - Боже, как мне это нужно! - Она наклонилась вперед. Глаза казались больше, чем когда-либо. - Джанет, вы верите, что эта гора заколдована и проклята?"
Я рассмеялась, но, вероятно, не очень убедительно. "Нет, конечно, нет. Они просто совершали восхождение в слишком трудном месте и застряли. Это бывает. Они благополучно вернутся".
"Но... другой альпинист?"
"Кто бы он ни был, - твердо сказала я, - это, конечно, было не привидение".
Она вздохнула. "Ну, чем быстрее их найдут, тем быстрее мы ляжем спать. Дай Бог, чтобы с малышкой Робертой ничего не произошло. Она довольно приятная, почему-то трогательная. Хотела бы я знать..."
"А я находила трогательной другую", - сказала я, и поняла, пораженная, что говорю в прошедшем времени.
Но Марсия не заметила. "Эта ужасная Бредфорд? Но, дорогая, она невыносима. Не то, что я поэтому желаю ей плохого, но, право..."
"Только очень несчастная женщина может так себя вести. Наверняка она знает, что вынуждает всех не любить себя, и все же изнутри какой-то дьявол толкает ее постоянно противоречить каждому встречному".
"Крушение надежд. И какое. Влюбилась в Родерика Гранта".
Я звонко поставила стакан и заговорила почти сердито: "Марсия! Это нелепо!"
Она хихикнула, игривая, как котенок. "Нет? Разве вы не видели, как она на него смотрит?"
"Не говорите чепухи. Она отвратительно грубила ему вчера вечером и сегодня утром. Я слышала".
"Угу, - сказала Марсия с насмешкой. - Все-таки понаблюдайте, как она на него смотрит. Это так же заметно, как и то, что он при этом отводит глаза, опускает нос очаровательно благовоспитанным образом, как он это умеет, а затем хватается за первую возможность пригласить вас на прогулку! На вашем месте, дорогая, я бы держалась от нее подальше".
"Чепуха, - сказала я снова, чувствуя себя очень неудобно, и встала. Думаю, я лягу".
Марсия приняла менее изысканную позу и опустила бокал. "Тоже пойду. Конечно, не собираюсь сидеть здесь одна. Думаю, мы услышим их возвращение и тогда узнаем, что случилось. - На лестнице она взяла меня под руку и улыбнулась. - Я вас вывожу из равновесия?"
"Конечно, нет. С какой стати?"
"Милая, потому что говорю такие вещи, которых не должна говорить. И это напоминает мне... Боюсь, я выдала вас сегодня. Я не хотела".
"Выдали меня? Что вы имеете в виду?"
"Проболталась Родерику, что вы с Никки разведены. Не помню, как это получилось. Когда вы пошли на кухню, тут был такой базар-вокзал... Я сожалею, искренне сожалею".
"Все в порядке". Никки - ничего себе она его называет. Даже через три "к" - Ник-к-ки.
"Надеюсь, это неважно", - сказала Марсия.
Я засмеялась. "Почему важно? Не думаю, чтобы он сказал кому-то еще".
"О, ну... - Мы достигли верхней площадки лестницы. - Тогда все в порядке. Пойдем смотреть мой костюм перед сном".
Я проследовала за ней по коридору. Окно изображало из себя серый, взволнованно бурлящий прямоугольник, в котором мелькали наши искаженные и бледные отражения. Марсия широко раскрыла дверь и вошла, нащупывая выключатель. "Только сек... Я посмотрю". Зажегся свет.
Я услышала, что она задыхается. Она застыла спиной ко мне, сжимая горло, и вдруг завизжала высоким раздирающим душу голосом. На секунду меня парализовало, тело оледенело, я не могла двигаться и перестала дышать. Марсия завизжала снова, повернулась ко мне лицом. Одна рука прижата к горлу, вторая распростерта в жесте ужаса. И тут я зашевелилась. Бросилась, схватила ее руку и сказала: "Марсия, ради Бога, что случилось?"
Она неровно дышала, урывками: "Убийца... О Боже, убийца..."
"Марсия, здесь никого нет".
Она сильно дрожала. Схватила мою руку и сильно сжала. Показала на кровать. Ее губы так сильно тряслись, что она не могла говорить. Я почувствовала, что покрываюсь гусиной кожей.
На покрывале лежала легкомысленная куколка в юбочке с оборками. Таких кукол марсии всего мира любят усаживать на диваны и кушетки среди атласных подушек. Я видела их множество - с льняными волосами, голубоглазых, одетых в розовое, белое и золотистое.
Но эта отличалась ото всех.
Она лежала на спине с вытянутыми ногами и скрещенными на груди руками. По ней был разбросан пепел из пепельницы, и огромная глубокая красная рана зияла на ее шее, горло ее было перерезано от уха до уха.
Глава девятая
В ту ночь не нашли следов ни Марион, ни Роберты.
Ночь была черной и дикой. После бесполезных и выматывающих криков и карабканья по скалам в ревущей темноте искатели притащились очень рано утром перекусить и немного поспать, прежде чем отправиться, измученным и утомленным, на дальнейшие поиски. Билл Персимон вызвал по телефону местную поисковую команду.
На следующее утро, примерно в девять, около двадцати сильных мужчин заполнили зону бедствия. На этот раз я присоединилась к ним. Я не способна взбираться на горы, но помогала обследовать огромную каменистую осыпь и заросли грубого вереска, которые окаймляли Черный Желоб.
Со смутным удивлением я вспомнила, что это - канун дня Коронации. Утро выдалось серым и страшным. Ветер с невероятной силой свистел между глыбами камней и склонами гор. Приступами проливались колючие и обильные ливни. Все укутались до глаз и, опустив головы, пробирались вверх по бурлящей долине навстречу злому нападающему дождю.
Под укрытием скалы, где два дня назад я беседовала с Родериком, стало намного легче. Но когда мы с трудом достигли вершины, ветер встретил нас с новой силой. Иглы дождевых капель вонзались в лицо, я повернулась спиной, чтобы передохнуть хоть минуту. Порывы бури проносились мимо, срывая пальто, и продолжали путь по долине до самого моря.
За очень далеким, маленьким и одиноким отелем узкий залив белел под сильным ветром. От подъезда медленно отъехала большая кремовая машина с черным откидным верхом и поползла по окатываемой бурей проселочной дороге к Стратгарду.
"Машина Марсии Мэйлинг", - сказала рядом очень деловая Альма Корриган в водонепроницаемой куртке, алом шарфе и огромных великолепных бутсах на шипах. Теперь, когда от ветра у нее зарумянились щеки и засверкали прекрасные глаза, она выглядела явно привлекательной. Мы повернули, чтобы идти дальше по гребню, и она добавила с оттенком презрения: "Полагаю, было бы слишком наивно ждать, что она пойдет с нами, но ей не следовало брать с собой шофера. Каждый мужчина, которого можно заполучить..."
"Она уезжает", - перебила я.
Альма замедлила шаги. "Уезжает. То есть уезжает домой?"
"Да. Возвращается в Лондон. Она решила вчера вечером".
"Но она собиралась остаться здесь на неделю. Полагаю, эта история плюс к тому, что было раньше..."
"Очень может быть", - ответила я неопределенно. Конечно, я не собиралась рассказывать кому бы то ни было о причине внезапного отъезда Марсии. Ее знали миссис Персимон и миссис Каудрей-Симпсон, но если истерика Марсии не разбудила Альму, тем лучше. Да я и сама хотела покинуть Скай как можно скорее. Но меня не спугнули, как Марсию, и я чувствовала, что едва ли имею право уехать, не узнав, что случилось с учительницами.