"Разве вам не страшно?" Это снова заговорила Альма. Интересно, на самом деле была злоба в ее голосе, или у меня разыгралось воображение?
"Нет. - Я взяла стакан и быстро оглядела присутствующих. - Где мистер Драри?"
"В гараже, - ответил Губерт Гей. - Потерял книгу и думает, что оставил ее в машине".
"А что, - спросила Альма, и на этот раз насчет злобы в голосе нельзя было ошибиться, - инспектор просил докладывать о наших передвижениях?"
Я почувствовала, что отчаянно покраснела, но взяла себя в руки и ответила очень спокойно: "Меня полиция, как вы намекаете, не уполномочила шпионить. Мне посчастливилось не быть подозреваемой просто потому, что меня здесь не было во время первого убийства. Мое преимущество в том, что есть только один убийца, а не два. Поэтому я не виновата. Именно поэтому инспектор может оставить меня с Робертой, пока не приедет сестра".
"Чудовищно предполагать..." - начал Родерик, обращаясь к миссис Корриган.
Я перебила его: "Все в порядке, Родерик. И предположение, в конце концов, не так уж и чудовищно. Я действительно сотрудничаю с полицией... Надеюсь, как и все присутствующие. И, если понадобится сообщить инспектору о чьих-то передвижениях в любое время, я сделаю все возможное, чтобы доложить о них".
"Ну! - воскликнула Альма. - Должна сказать..." Муж положил ей руку на плечо, и она замолчала.
Я холодно заявила: "Каждому ясно, что это схватка не полиции с группой подозреваемых, а убийцы с каждым из нас в отдельности".
"Молодец!" - неожиданно сказал Гей.
Полковник Каудрей-Симпсон откашлялся. Его лицо вдруг стало обособленным, суровым и умным, все эти качества прежде скрывали доброта и мягкость. Выражение одновременно угрожающее и сочувствующее, лицо скорее судьи, чем солдата. Интересно, может, он правда работал судьей? "Это вы еще мягко сказали, дорогая юная леди. Каждый случай убийства - это дело убийцы против каждого цивилизованного человека. Любой убийца автоматически становится изгоем. Я бы пошел дальше. Я бы заявил, что как только сама идея чрезвычайного физического насилия начинает рассматриваться индивидом как приемлемое разрешение любой проблемы, он немедленно подвергается опасности потерять право именоваться цивилизованным человеком".
"Сильно сказано, сэр", - сказал Родерик.
"Я твердо убежден в этом", - ответил полковник.
"К нациям вы, военный, те же принципы применяете?"
"Да".
"К актам войны?"
"К актам агрессии. Насилие как орудие политики - отрицание интеллектуального прогресса".
"Тем не менее, - сказала упрямо Альма, - это абсурд, что нас всех подозревают. Должно же быть у полиции хоть какое-то представление, кто это сделал".
"Если сейчас и нет, - сказал Гей, - непременно будет, как только девушка откроет рот".
Молчание. Я поставила стакан на стеклянный столик. "Ну, ради всех здесь, кто не является убийцей, обещаю, что Роберта будет в безопасности, пока не откроет рта".
Я вышла. Немного потребовалось, чтобы сошел внешний лоск с людей, которые оказались в опасности. В комнате отдыха были сильны подводные течения, и у меня возникло чувство, что, если беспристрастно за ними последить, можно разгадать тайну. А я бы сняла подозрение с полковника. Он высказался так убедительно о своих принципах... Но это делал бы и убийца, если умен? Актер, который скрывает инстинкты оборотня за безупречно цивилизованной внешностью. Когда произносился приговор преступнику, утверждалась его полная изоляция, никто и бровью не повел. Но, конечно, убийца мог и не находиться там. Были другие вероятности, как указал Алистер.
Я повернула за угол и налетела прямо на Николаса. Столкнулась с ним. Он схватил меня за руки и удержал, вглядываясь в глубину коридора. "Ну, вот и наш маленький полицейский осведомитель. В этом направлении инспектора нет, дорогая".
Я совершенно вышла из себя, с яростью смотрела, старалась вырваться из рук. "Дай пройти! Прочь! Разреши мне пройти! Ты не смеешь разговаривать так! У тебя нет прав..."
"Продолжай, продолжай... Куда идешь?"
"Это ни черта тебя не касается".
"Это касается любого в этом гнусном месте. Право остановить тебя, чтобы ты не бродила в темноте одна".
"Иду в кухню есть, - сказала я зло, - и спешу".
Он не тронулся с места. "А где дружочек?"
"Кого ты имеешь в виду?"
"Кавалера с золотыми волосами. Почему он не охраняет тебя?"
"У тебя недержание речи", - горько сказала я.
"У меня? - Он сардонически улыбнулся. - Ты могла бы сказать, что это ценная черта для писателя, а для мужа..."
"Точно. А теперь дай пройти".
"Минуточку. Оказывается, я вполне серьезен, Джианетта. Мне кажется, ты вообще очень любишь бродить одна... или с кем-то, кого не знаешь. Если бы у тебя была хоть капля рассудка, ты бы знала, что этот парень решительно взялся за дело. Разве ты не испугалась?"
"Нет, - сказала я едко. - Не боялась еще три минуты назад". Не знаю, что заставило меня сказать это. Как только слова вылетели, я пожалела о них, но слишком поздно. Николас отпустил мои руки и стоял, глядя на меня в полутьме. Думаю, что он должен был слышать глухие удары моего сердца.
"Ох... - наконец сказал он очень нежно. - Вот, значит, откуда ветер дует? - Я молчала. Хотела убежать к огням и теплу кухни, но меня что-то удерживало, я словно была пришпилена к стенке коридора ударами сердца. Итак, ты боишься, что я тебя убью, моя Джианетта?.. Действительно думаешь, что я могу это сделать? Перерезать это красивое горло и все такое, да, Джианетта? За что? За дела давно минувших дней?"
"Сказать причину? - Я говорила странным шепотом. Этого не должно было случиться. Такой разговор не должен происходить. - Тебе нужна причина?"
Он не отвечал, молча смотрел. Его лицо казалось загадочным. Наконец, он сказал совсем другим тоном: "Какие у тебя доказательства?"
Я вздрогнула. "Никаких".
"Если бы они были, могла бы ты меня сдать... за все, что было?"
Фантазия росла вокруг нас, как паутина. Он спрашивал так просто, будто предлагал деньги для ведения хозяйства. Я приложила руку ко лбу. "Я... не знаю, Николас".
"Ты... не... знаешь..."
Его тон заставил меня покраснеть. "Николас, - сказала я с отчаянием. Постарайся понять..."
"Ты была моей женой".
"Знаю, но..."
"Имела обыкновение говорить, что не веришь в развод".
"Знаю, - сказала я снова тоскливо. Дела давно минувших дней. Каждая ссора заканчивалась тем, что я вынуждена была защищаться. И сейчас в мой голос прокрадывалась знакомая нотка оправдания. - Но в том, что мы развелись, моей вины нет".
"Даже если и так... Раз ты говорила так, ты осталась связанной со мной... и теперь?"
"Теперь? Не поняла".
"Нет? Я намекал на блондинистого дружочка".
"Оставь это, Николас!"
Он громко рассмеялся. "Опасная у тебя проблема, не так ли, Джианетта? Моральная верность против гражданской ответственности. Или ситуация сейчас трансформируется в старую любовь против новой? Это избавило бы тебя от массы забот, если бы ты могла сдать меня полиции через минуту".
Охватившая меня ярость была реальна, как шок, как физическое ощущение. Я похолодела и выпалила очень спокойно, но шепотом: "Если бы ты был сейчас в комнате отдыха, ты бы услышал мнение полковника, которое, как выяснилось, совпадает с моими взглядами. Он сказал, что актом насилия, таким, как убийство, человек отрезает себя от собратьев и теряет право на свои... человеческие права. Если бы я по-прежнему была твоей женой... - Я оперлась руками о стенку в поисках поддержки. - Если бы я все еще была... законной... твоей женой, я бы не помогла обвинить тебя в преступлении, даже если бы могла, потому что я бы приравнивалась к тебе во всем, что ты совершил... но я бы оставила тебя... Я бы не смогла остаться с тобой, зная, что ты..."
"Каин?"
"Я... да".