"Глупый дьяволенок".
"Ну, боялась. Думала, ты убийца... К тому же ты шептал мое имя таким душераздирающим голосом..."
Он печально засмеялся. "Прости. Но я знал, что Грант может быть ближе к тебе, чем я, и если ты закричишь издалека, сможет добраться первым. Нет, я хотел спрятать тебя под крыло, а тогда..."
"Так ты знал, что убийца Родерик?"
Он посмотрел в сторону. "Тогда да. Я интересовался им какое-то время, и инспектор тоже, но не было доказательств".
"А какую информацию он ждал из Лондона? Или... Нет, начни лучше сначала. Расскажи..."
"Это и есть начало. Информация, которая пришла сегодня - это начало истории. Она касается семьи Родерика Гранта. Ты знала, что его отец был священником?"
"Он немного рассказывал об этом. Я очень его жалела. Одинокий маленький мальчик, предоставленный самому себе, в деревушке за северными ветрами именно это он называл своим домом".
"Неплохое описание. Я бывал в Аухлехти. Это маленькая деревня с дюжиной домиков в долине возле Блейн а Бгурд. Гранты жили дальше, чем в четырех милях от деревни, наверху, без единого соседа, у руин старой церкви и кладбища. Это огороженная квадратная болотистая поляна, заполненная разрушающимися надгробиями и могильными холмиками. Все обвито плющом и ежевикой и поросло старым корявым тисом. Все время дует ветер. Новую церковь построили прямо в деревне".
"Он говорил, что жил вдвоем с отцом".
"Да. Мать умерла при родах, до девяти лет его воспитывала бабушка, мать отца. Затем и она умерла... в доме для умалишенных ".
"Ой, Николас, как ужасно. Итак, его отец... Семья отца..."
"Именно. Его отец был суровым, непреклонным, аскетичным, благочестивым пресвитерианином, каких описывают в книгах, но очень редко встречают в жизни. В нем... болезнь началась со стремления к уединению и аскетизму, страстной поглощенности прошлым. Постепенно прошлое полностью овладело им и стало более реальным, чем настоящая жизнь вокруг... Если только можно применить слова "настоящая жизнь" к этому маленькому хутору в пустынной долине. История давно умерших останков на давно забытом кладбище постепенно стала единственным, что имело значение. Маленький мальчик был нужен только для того, чтобы выливать на него полуграмотные-полубольные теории о древних обычаях и легендах древней Шотландии".
"Родерик сказал, что научился боготворить горы, но я никак не думала, что он понимал это в буквальном смысле".
"Но поклонялся в самом буквальном смысле. Большую часть детства он слушал рассказы и теории отца, впитывал безумные, искаженные версии старых народных обычаев Севера, что-то вроде полусвязного неточного вздора, который он тебе проповедовал. Должно быть, в своем безумии он выработал шаг за шагом новую мифологию, часть которой - "ритуальное убийство" Гезы Макре. Путаница фактов из книг и исследований отца перемешалась с искаженными обрывками фольклора, как стеклышки в калейдоскопе. Получилась картина насилия, вполне логичного для больного рассудка".
"Знаю. Нашла часть этих кусочков в"3олотой ветви ".
"А, моя "3олотая ветвь"... Инспектор говорил, что она у тебя. Вчера вечером я ее искал везде. Думал, что оставил в машине".
"Я взяла ее почитать совершенно случайно".
Он взглянул на меня с загадочным выражением. "Итак, ты отдала ее инспектору. Если бы догадалась, что она моя..."
"Но я знала. В ней был конверт с твоим адресом, написанным почерком отца. Он у меня в кармане".
"Правда? - Я чувствовала, что он все еще смотрит на меня, но упорно отворачивалась. - Почему ты не дала его инспектору?"
"Понятия не имею. - Жаворонок снижался, красиво переливалась его песня. - А откуда папа знает, что ты здесь?"
"Что? - Голос его был странно смущенным. - Я написал ему и попросил экземпляр книги. Не мог послать за своей. Видишь ли, некоторые замечания Гранта заставили меня призадуматься. Его утверждения звучали, как наполовину запомнившиеся цитаты из Фрезера и старинных манускриптов, которые он использовал, когда писал "Золотую ветвь". И когда я увидел, что некоторые подробности Фрезера совпадают с жертвоприношением Гезы Макре на май..."
"Май?"
"Тринадцатого мая - праздник первого мая по древнему календарю. Снова древнее учение. Все совпадало, хотя и странным, безумным способом. Конечно, я показал книгу инспектору Маккензи".
"Что? Когда?"
"На прошлой неделе".
"Тогда, оказывается, он знал, что это твоя книга!"
"Конечно".
"Тогда почему... - В памяти возник добрый сострадательный пристальный взгляд инспектора. - Он тебя никогда и не подозревал, Николас?"
"В начале наверняка, и даже после того, как я показал ему "Золотую ветвь". Он, очевидно, держал меня под подозрением наравне с Губертом Геем, так как мы оба изучали местный фольклор. Но Гею ты обеспечила алиби на время убийства Марион. А я, если исключить безумное предположение, что я блефую, причем вдвойне, все-таки дал улику полиции. Поэтому остался Грант".
'Тогда почему инспектор был так добр и так жалел меня в то утро? Он говорил о верности, и..."
"И ты думала, что он предупреждает тебя, что я виновен. Почему ты решила, что верность должна направляться на меня, Джианетта?"
Внезапно между взмахами крыльев затихла песня жаворонка, и он упал, как тень, в вереск. Я с оцепенением спросила: "Он, значит, думал, что я увидела Родерика у костра?"
"Боюсь, что да. Конечно. Он думал, что ты влюблена в Родерика. Это моя вина. Я так ему сказал... на основании очень мелких доказательств, кроме того, что Грант, по-своему, явно заинтересовался тобой".
Я была поражена. "Ты сказал инспектору, что я влюблена в Родерика Гранта?"
"Да, что-то вроде этого. Прости, Джианетта. Сущая собака на сене. Ты знаешь, что ревность преувеличивает. - Я оставила это заявление без внимания, через мгновение он продолжил: - Инспектор мог только поверить на слово, а когда ты, казалось, начала защищать Гранта, он подумал, что ты сама его подозреваешь, но колеблешься, выдать ли его".
"Но это абсурд! Конечно, я никогда в него не влюблялась. Он мне нравился, да, казался очаровательным... но любить! - Я говорила с жаром и возмущением. - Это фантастическая чепуха!"
"Почему?" Очень вежливый вопрос.
"Почему?! Потому что... - Я замолчала и прикусила губу, почувствовала, что краснею, и быстро взглянула на Николаса. Его глаза сузились от дыма сигареты, задумчиво и невнимательно смотрели на сверкающую границу тумана у далекого края моря. Губы слегка улыбались. Я поспешно сказала: - Но когда инспектор окончательно решил, что это Родерик? Несомненно, и других в отеле подозревали?"
"Конечно. Любой мужчина - Брейн, Корриган, Персимон, Бигл - могли интересоваться фольклором и не признаваться в этом. Но убийство Марион резко сузило круг - оно требовало, чтобы убийца был квалифицированным альпинистом. А вскоре единственный альпинист из группы подозреваемых, бедный Бигл, тоже был убит".
"Что снова оставляет нас с Родериком?"
"Вот именно. Вчера утром инспектор обнаружил, что Родерик, так сказать, претендует на первое место, и едва ли еще кого-то можно подозревать, но все еще не за что было ухватиться. Затем ты нашла Роберту, и он мог бы получить свое доказательство, но не рисковал ждать, пока она заговорит. Он послал еще один срочный запрос в Лондон, чтобы получить всю возможную информацию о Гранте. Собирался арестовать его по подозрению, если бы не получил прямых доказательств. Но до сегодняшнего утра ничего не было".
"Того, что его бабушка умерла в сумасшедшем доме, оказалось достаточно?"
"Это не все, - сказал Николас рассудительно. - Его отец умер в таком же заведении два года назад".
"О Боже..."
"Совершенно достаточно, чтобы дать право задержать его и изъять из обращения, пока не заговорит Роберта. Но было слишком поздно. Проклятый туман опустился как занавес, и Грант убежал искать тебя. - Его рука каким-то образом очутилась на моем плече. - Проклятый дурачина", - сказал он сердито, прикасаясь губами к моим волосам.
"Мне ничего не угрожало бы с Даугалом, не опустись туман, - произнесла я, оправдываясь. - Николас, скажи одну вещь".