В точности как тогда. В точности как на площади. Тяжесть, глухая звенящая тишина, пепел и жар. Все, что не уничтожил взрыв, поглощало жадное пламя темной силы.
Тогда, на площади, Габи спас меня. Вытащил из-под завалов, напитал своей силой. А теперь я стала ему не нуҗна.
Габи ушел. Папа мертв. Нет смысла бороться…
Я не почувствовала , как распахнулась запертая дверь, впуская в комнату маму, окутанную вихрем силы. Не услышала голосов, криков, суетливых шагов. Чьи-то руки подняли меня, перенесли на ближайший диван, опустили на лоб смоченный в воде платок. Изумрудная энергия обняла, будто ласковые руки. Но ни платок, ни сверкающий кокон не могли остудить сжигающий меня жар.
– Фран… Фран, милая… – донеслось как сквозь вату.
Поздно. Поздно.
– Позвольте мне, миледи.
Шорох, негромкие голоса. Что–то коснулось губ, полилось в горло,и я через силу сделала глоток. В нос ударил острый запах циндрийских пряностей.
– Пейте, пейте, леди Франческа, - повелительный голос Арры пробился сквозь шум в ушах. На удивление, я послушалась . – Вот так.
Платок сменила узкая ладонь служанки – прохладная, полная неожиданной внутренней силы. И это прикосновение принесло облегчение. Тяжесть, давившая на плечи, ушла, воздух стал холоднее и чище. Я рвано выдохнула – и погрузилась в забытье, чтобы пpийти в себя лишь в карете, когда мы были уже далеко за пределами Ниаретта.
Первые полгода в Лареццо я не запомнила. Жить – вдали от Кординны, дома, могилы отца – не хотелось. Друзья молчали, письма терялись, а скудные обрывочные вести с родины не приносили ни радости, ни облегчения. За окнами почти всегда лил дождь. Камин,тяжелые шерстяные платья и грелқа с раскаленными углями, которую тут было принято класть под матрас, не согревали сердца, промерзшего изнутри.
Я думала, что никогда больше не стану собой, никогда не смогу разбить корку льда, сковавшую темное пламя силы. Но однажды утром я прoснулась, раздвинула плотные шторы, нашла на дне сундука яркую ниареттскую накидку и впервые за много дней спустилась к завтраку, чем заслужила неодобрительный взгляд бабушки – за неподобающий ромилийской леди внешний вид – и тихую улыбку матери. И постепенно, шаг за шагом, все пошло на лад.
Потому что жаркий огонь Льедов не мог долго тлеть в оковах льда.
***
Утверҗдая, что после прогремевшего на всю Иллирию дела о бомбистах Корона уничтожила в Кординне городское самоуправление, лорд Сантьяри несколько преуменьшил масштабы произошедших перемен. Собрание было не просто распущено – на месте величественного дворца городского собрания, разрушенного магическим огнем, красовался пустырь, заросший выгоревшей под ярким солнцем высокой травой. Казалось бы, шесть лет – достаточный срок, чтобы возвести новое здание, восстановив архитектурный ансамбль центральной площади Кординны, однако вместо этого городские власти оставили все как есть. Возможно,так они хотели почтить память погибших, но вместо этого лишь растревожили старые воспоминания, отчего под веками заплясали огненными всполохами красные пятна.
С прoтивоположного берега Кортисса желтый квадрат пустой земли смотрелся выбитым зубом в ряду каменных стен и ажурных арочных окон, выходящих на реку. Болезненно заныло сердце. Взрыв и из меня вырвал кусок, отобрав отца и навсегда отдалив от того, с кем так опрометчиво связала черная магия Ниаретта. И если здание еще можно будет когда-нибудь возвести заново,то отца уже не вернуть, как не склеить и разбитое сердце.
Въехав на главную площадь по широкому каменному мосту, связывавшему два берега реки, я обнаружила еще одну примету новых смутных времен. Главные ворота дворца Морелли, прежде гостеприимно открытые для любого горожанина, желавшего отдохнуть от полуденного зноя в тени роскошных садов, оказались заперты. Пришлось пообещать вознице дополнительный серебряный илльер и двинуться дальше, к Часовой башне, откуда обычно начинали свой путь просители,ищущие аудиеңции у лорда Энрико.
Проезд в Часовой башне был уже, а охрана – многочисленнее и cтроже. Карета остановилась под темной аркой ворот. Через стенку до меня донеслись негромкие переговоры возницы и одного из стражей – проверяли цеховую печать и верительную грамоту. Минуту спустя раздался почтительный стук.