Почему сын прервал свой рассказ? Дона Марта, полируя ногти о воротник платья, спросила несколько раздраженным тоном:
— Ты не скажешь остальное?
— Я считаю, что мать должна им это сказать.
Дона Марта, бросив быстрый взгляд на сына и заметив скуку на его лице, уточнила:
— Я хочу взять под свою защиту, под нашу защиту… бедных студентов, которые в этих чрезвычайных обстоятельствах вели себя достойно. Дайте знать об этом. Бедные ребята…
Сеабра, сконфуженный холодностью друзей, счел своим долгом сгладить эту бестактность:
— Замечательно, сеньора! И если бы я не опасался обидеть вашу скромность, то предложил бы назвать этот кружок опекаемых — мартовцы!
— Как вы любезны, Сеабра!..
III
Поздно вечером Изабель принесла новость: умер Нобрега. Нет, она не знала как. Его нашли лежащим в своем бараке; пиджак и пол вокруг него были залиты кровью. В последнее время подозревали, что он страдал кровотечениями из горла; видели, как он прятался от посторонних, сжимая руками распухшее горло, как будто безуспешно пытался удержать жизнь, ускользавшую от него.
Хижина была полна людей: взрослых и детей, которых он рисовал. Набившись в комнате покойника, они закрывали его, защищали от тех, кто приходил. Свет свечей придавал им мрачный вид, а их лица казались сейчас еще более заострившимися и серьезными, чем днем. Вокруг усопшего расположились в кружок женщины. Но они не молились, не двигались, не разговаривали. И не были одеты в черное. Пожалуй, у них и не было другого платья, кроме этого, служившего для всех случаев, для жизни и смерти, и эти платья уже не имели цвета. Несмотря на это, Зе Мария, войдя в хижину, был потрясен открытием, что смерть друга — очевидный и трагический факт: тишина и люди были в высшей степени выразительными; эти люди чувствовали и выражали смерть, смерть была в них самих, даже без молитв, без горьких жалоб, без траура. Нобрега жил не зря: его труд остался. Остался в тех людях, с которыми он был солидарен. Может случиться, что в скором времени ничего не останется от его картин, от его скульптур, от его хижины: ближайшая зима ускорит их разрушение, а может быть, какой-нибудь бродяга поселится в его заброшенном жилище и выбросит гипсовые фигуры и маски колдунов, а картины сожжет в один из самых холодных зимних вечеров; но он, Нобрега, останется в памяти этого люда, этих детей. Их связывала человеческая симпатия. Этого было достаточно.
Зе Мария не видел тела; чтобы рассмотреть его, нужно было преодолеть стену, охранявшую Нобрегу. Но хочет ли он в действительности увидеть его? Увидеть мертвым. Нет. Быть может, он и приблизится к нарам, но только после того, как в хижину придут товарищи. Умер друг. Исчез навсегда. Теперь мир не был таким, как раньше.
Незаметно, осторожно ступая, некоторое время спустя пришли Абилио и Изабель. И они остались у порога, ища поддержки. Сейчас, когда они пришли, Зе Мария хотел увидеть здесь всех своих товарищей. Собравшихся вместе, живых, чтобы почувствовать с уверенностью, что не все кончилось и что жизнь возьмет свое.
Зе Мария пошире открыл дверь: горячее дыхание лета смешалось с воздухом помещения. Доносился также спелый запах кустов и раскаленной земли. Зе Мария с жадностью вдохнул его и почувствовал, как кровь быстрее заструилась по жилам. У него возникло непреодолимое желание выйти хотя бы на несколько мгновений, и проникнуться всей необъятной жизненностью природы. Изабель и Абилио последовали за ним, и все трое уселись на теплой траве.