– Чего ты хочешь? – Кира облизнула пересохшие губы, и по затуманившемуся взгляду серых глаз поняла, что зря это сделала.
– Всего лишь поцелуй. Меж прочим, однажды тебе даже понравилось. Ты же не станешь спорить?
Кира было потупилась, припоминая праздник Киаланы, но заставила себя поднять глаза и несколько ударов сердца буравила Защитника взглядом. Поцелуй или смерть друга и брата? Выбор очевиден. Кира решилась, не обращая внимания на зудящее назойливым комаром сомнение:
– Обещай, это останется между нами. Ты больше не вспомнишь об этом случае. Не станешь мстить кому бы то ни было за мою глупость, когда я... – Кира хотела сказать «когда я умру», но сделать это вслух отчего-то оказалось трудно.
– Обещаю! – лицо Защитника расплылось в обезоруживающей улыбке, и Кира поняла, что не верит.
– Поклянись мечом Керуна!
– Клянусь мечом Керуна, этот поцелуй будет единственной платой за мою неоценимую помощь. Да покарают меня боги и лишат силы, если я солгу! Этого, надеюсь, достаточно? – Кира придирчиво смотрела, продолжая хмуриться. Вот вроде и пообещал больше, чем просила, и клятву страшную сказал, и все же… – Тебе бы барыгой быть, – Пасита делано поёжился расценив её взгляд по-своему. – Не думала в торговые податься? Водила бы обозы, сама б охраняла...
– Целуй уже и хватит об этом, – буркнула Кира и подняла лицо в ожидании, когда тин Хорвейг закончит издеваться.
Шли мгновения, но ничего не происходило. Пасита улыбался, смотрел, но так и не сделал попытки.
«То ли радуется, что скоро сдохну?»
Кира не выдержала и рявкнула:
– Чего медлишь? – тут уже не до почтения, все одно помирать.
Пасита расхохотался что скаженный и прижал теснее, будто хотел, чтобы она повторила каждый изгиб его тела:
– Э, нет! Так дело не пойдёт. Это ты должна меня поцеловать. Сама. Таковы мои условия.
– Чего придумал! – от возмущения Кира залилась румянцем и попыталась оттолкнуть Защитника: «Да что это такое! Я, считай, на смертном одре, а он ещё глумиться смеет!»
И снова её усилия пропали втуне.
– Я могу и передумать, Кир-р-ра. – Защитник стал серьёзным. – Сейчас, когда моя забывчивость играет тебе на руку, не время строить скромницу и недотрогу. Я не прошу многого. Но раз так, то ставлю условие: я хочу почувствовать страсть. Можешь даже представить, будто я – молокосос, хотя мне будет приятнее знать, что ты этого не сделаешь.
Кира сопела, глядя исподлобья. Здравый смысл боролся с внутренним протестом. По новой накатила слабость, вынудив непроизвольно ухватиться за Защитника. Тот сначала осклабился, приняв этот жест, за неуклюжую попытку изобразить ту самую страсть, но быстро понял причину и нахмурился:
– Я жду свой долгий сладкий поцелуй, какой дарят девушки своим возлюбленным. И пусть он будет по-настоящему долгим и сладким, – это прозвучало как предупреждение. – Ну!
Кира проглотила слюну, рот защитника будто приковал её взгляд. После всех напутственных слов хотелось не целоваться, а сквозь землю провалиться, но тянуть больше не было смысла: «Ну, как и правда придумает чего похуже? Даром что поклялся. Пасите веры нет!»
– Чего медлишь? Неужто Киалане молишься?
«Нет! Он ещё смеётся!»
– Ну хорошо. Я помогу, а то помрёшь раньше...
Пасита наклонился и легонько коснулся губ Киры своими. Охотница инстинктивно отпрянула, но крепкая рука придержала за спину. Лёгкие, почти невесомые, поцелуи осыпали её уста, удивляя нежностью. Кира вдруг поняла, что так её ещё никто ни разу не целовал. Защитник не спешил, его язык не стремился проникнуть к ней в рот, лишь легонько едва заметными прикосновениями поддразнивал. Где-то внутри встрепенулось что-то жаркое, поднялось к самому сердцу, заставляя его биться сильнее. Сладкая истома тёплым солнечным лучиком ласково прокатилась по коже, Кира и не поняла, что невольно привстала на цыпочки, потянувшись навстречу, отчаянно желая большего.
– Обними меня, – раздался еле слышный шёпот, и руки Киры скользнули по телу Защитника. Одна легла на затылок, зарываясь в короткие волосы, другая крепко вцепилась в ткань рубахи на спине. Тонкие ноздри затрепетали, жадно вдыхая, казалось бы, ненавистный запах, вызывающий образы волчьих шкур, устилающих постель. Морозного дня. Ночного неба, разорванного вспышкой молнии. Некошеного луга, благоухающего разнотравьем. Волка, бегущего по кромке леса…
Все смешалось, Кира больше не контролировала себя, напористо целуя тин Хорвейга, не замечая, как тот едва сдерживается, непривычный к роли ведомого, лишь пульсирующее голубоватое свечение из-под густых ресниц выдавало, как близок он к тому, чтобы переступить дозволенную грань. Кира же растворилась в невероятном ощущении. В неё лилась сила. Казалось она – иссушенная засухой река, в которую хлынул мощный, нескончаемый поток прохладной чистой воды.