Возгар довольно улыбнулся — рыжая была в его власти, а не сдавалась. Алый рот дерзил, вынуждал не к разговорам, а к действиям. Дыхание наемника участилось, и без того темные глаза почернели бездной расширенных зрачков.
— Ты бы усмирил свое копье, богатырь. Не ровен час, дыру во мне проткнешь, — показалось, иль в нахальной наглости непрошеной гостьи проклюнулись робость и страх?
— Не похожа ты на невинную деву, чтоб дыры бояться. Да и в покои мои среди ночи сама пришла, иль струхнула уже и на попятную идешь?
— Когда захочу — не остановишь ты меня, Возгар, и другой никто удержать не сможет. — Яра опалила его янтарным взглядом и добавила смело:
— Спрашивай, покуда можешь, а то вот-вот за тебя коротыш про меж ног решать начнет.
— Зачем пришла?! — Возгар насупился, решив, что месть за «коротыша» наступит скоро и будет мучительно сладкой. Рыжая промолчала, вызывающе выгнув бровь.
— Ну! — мужчина прижал девку еще сильнее, чуя, что та права — на разговоры совсем не тянуло. Не желая больше ждать, выдал первое, пришедшее на ум:
— Неужто и тебя Крез за драконом гоняться послал?
Яра рассмеялась. Белые перлы зубов сверкнули в полумраке:
— Не знала я, что легендарный Возгар на бабьи сказки падок, а на ум короток! И что ж Великому Крезу от ящеров надобно — еще один холм из костей сложить? Иль хоромы их шкурой обить — защитить от пожарища?
— Только голову и приплод, — еле слышно ответил лучник, стремясь к завязкам штанов на девичьем поясе. Яра уперлась в него стянутыми руками, отталкивая, злобно сощурилась, подаваясь вперед, и едко выплюнула:
— Так ты из тех, кто за крезики и дитя невинное из живота матери вырезать готов?!
Возгар вспыхнул:
— Все зло в мире ящуров порождение! Их огонь сжигал стада и долы, их когти терзали люд, их клыки моих предков пронзали, а чресла лучших дев портили. Светозар, прадед мой, пал, сразив копьем последнего — Горыча — самого злобного и великого из всех. Кровь предков требует долг отдать, добить погань проклятую!
Разгоряченный праведным гневом воин чуть ослабил хватку. Воровка воспользовалась мигом слабины, скользнула длинными пальцами за подклад рукава, блеснуло тонкое лезвие. Ремень из сыромятной кожи, подшитый неразрывной бечевой, разрезанный упал, одной половиной зацепившись за стоячий елдак Возгара. Опешив, мужчина позволил девице выскользнуть верткой рыбкой из рук растяпы-рыбака.
— Как?!
Никогда прежде не слыхал наемник, чтобы кто-то нерушимые путы порезать или разорваться умудрялся. А Яра, уже одной ногой стоящая на пороге, лишь усмехнулась:
— Была у тебя одна судьба, лучник Возгар, длинная да надежная, а теперь две стало, покороче. Какую выбрать — не ошибись.
— Зачем приходила и откуда имя мое знаешь? — бросил вслед, рассудив, что нагишом за девкой по двору бегать дело негодное.
— До Эспиль у меня дело, что ты в полюбовницы выбрал. А про имя сам бы знал, коли б не забыл, — рыжая обернулась из темноты, напоследок осыпав его янтарными искрами лукавого взгляда, да была такова.
— Ошиблась, хапунья. Выбор мой при новой встрече узнаешь, — Возгар раздосадовано стукнул кулаком по дверному косяку.
— Не гневи домовых. В молодецких промахах их вины нет, да и я не хотел мешать тебе с девками миловаться, — невесть откуда за порогом возник Зимич.
— Давно ты в соглядатаи-то повадился? — гнев наемника сместился на товарища, но старик, нимало не заботясь приличиями, шагнул в комнату.
— Дурное почуял я, Возгарушка. Ночь больно темна — навье время.
Зимич подкинул в камин дров, подтащил поближе топчан и взгромодился на него, укутываясь в шерстяное одеяло. Возгару ничего не оставалось, как натянуть рубаху да устроиться подле. Наполовину домовик — наполовину человек, старик обитал на границе миров, унаследовав больше людского от матери, чем потустороннего от отца. Но все же чутье, доставшееся от домовика, никогда не подводило — мыши на хвостах несли ему сплетни, старые балки нашептывали подсмотренное, половицы поскрипывали о тайниках, сверчки за печью напевали секреты и подслушанные разговоры. Лучше прочих Зимич по крупицам собирал пересуды и факты, что вкупе с хозяйственностью и способностью даже на пустошах в походе создать домашний уют, делало его незаменимым членом их маленького братства. Возгар привык прислушиваться к старику, как привык доверять Бергену прикрывать спину в бою, а коню-Усиню самому выбирать верный путь.
Вот только сложно было порой вычленить главное из бесконечной болтовни Зимича. Вот и сейчас домовик растекался речью, восторгаясь молочным поросем с ужина, да похваляя «Драконье брюшко» за чистоту и порядок.