— Ну! — гаркнул кто-то, над ухом и просвистел камень из чьей-то пращи. Разумеется — мимо, больше переполошив люд, чем принеся толк. Но лучник понял — время кончилось. А суженая его, кружившая высоко в небе, на миг прикрыла глаза и будто кивнула головой. Пора!
Воин прищурился, оттянул до предела тетиву, и тонкая стрела без каленого наконечника (лишь древко с соколиным оперением) устремилась, рассекая воздух и пронзая ветер, прямо в цель. Замер люд на холме, стихла ярмарка, не дышал Возгар. Только хлопнули кожистые крылья, и раздался крик — не драконий — бабий. Надрывный, страшный, предсмертный. Стрела пронзила янтарную чешую чуть ниже сердца, закружилась подбитая в полете ящерка, закрутилась в небе огненным волчком. И хлынуло алое пламя из раскрытой пасти, и разлилась из раны алая кровь.
Рухнул лучник на колени, не в силах поверить глазам своим. Неужто все взаправду — и стрела его меткая и эта смерть?! Не мигая ловили черные глаза каждый миг, видели, как коснувшись воды жаркие капли крови застывают, оборачиваясь янтарем, как скалятся, сведенные судорогой клыки, замирают опавшие, обессиленные крылья, точно саваном обнимая чешуйчатое тело, и гаснут янтарные искры в глазах, глядящих на него безотрывно, любовно — прощаясь навек.
— Яра… — беззвучно шептали соленые от слез губы, пока падала подбитая ящерка в воды Фьорда.
— Прости… — ногти скребли, впивались в сырую землю, а люд уже бесновался, кричал радостно, окружал героя.
Возгара подхватили на руки, принялись качать, подбрасывать, чествовать. Всяк норовил прикоснуться к убийце драконов, дотянуться до чужого подвига, разделить славный миг. Лучник взлетал без крыльев над людским морем и видел, как по темной глади Фьорда расходятся круги и уходит на дно его любовь.
«Кем стать мне для тебя — погибелью или добычей?» — эти слова Яры звучали в голове Возгара пока, не щадя коня и себя не жалея, гнал он Усиня к условленному месту. Ветер трепал хвост черных волос, хлестал по лицу, затруднял дыхание, выбивал слезы. А перед глазами раз за разом представала она — в драконьем обличье подбитой птицей крутящаяся на Фьордом, падающая в темную воду, обрывая последний полет.
Неужто своими руками убил единственную, выпустил отнявшую жизнь стрелу?
Бабийхолм праздновал, а Возгару было невмоготу от счастливых лиц. Одно лишь имело смысл, и одна лишь надежда на чудо держала его в седле. Там, где неприметная тропка растворялась в мягком песке, и лесные травы уступали редким прибрежным, спрыгнул воин с коня, спотыкаясь и чуть не падая, кинулся к укромной заводи, скрытой от посторонних глаз высокими камнями и зарослями рогоза. Пусто! Ни следа рыжей хапуньи!
— Яра! — крикнул отчаянно, распугивая чаек.
— Яра… — повторил едва слышно, смешивая горький шепот с плеском волн.
— Яра!!! — горем яростным глотку сорвал, задирая лицо к бездонному равнодушному небу.
— Чего блажишь, как резаный? Забыл, что ль, «зови-не зови, как решу — сама прихожу», — насмешливый хриплый голос у самого уха и нежность теплых рук, легших на плечи…
Двое шли по песчаному берегу. Парнишка, в чьих волосах точно пламя заплутало, до того нестерпимо яркими, огненными был их цвет, и мужчина, темноволосый, черноглазый, словно сажей, иль углем от костра помеченный. Мальчуган то и дело наклонялся, чтобы выхватить из полосы прибоя яркие осколки солнечного янтаря.
— Тять, это ж горюч-камень, верно? — показал он отцу россыпь блестящих на солнце находок.
— Верно, Горисвет. Оттого называют его горючим, что в миг лихой, когда опасность неминуема, в руках праведных способен он огнем полыхнуть и врага изничтожить.
Ребенок просиял:
— Выходит, я Власа теперь победить смогу!
— А он что, враг твой? — удивился мужчина.
— А то! Сперва подговорил меня за яблоками слазать, а как Видана нас на плетне поймала, так все на меня свалил, а опосля еще и сдрыснул. Кто ж он после этого, как думаешь?
— Думаю, по вам обоим хороший дрын плачет, — беззлобно усмехнулся мужчина, глядя как напрягся сын, поняв, что сболтнул лишнее.
— Мамке не скажешь? — насупился Горисвет.
— Не скажу. Но нашепчу знакомой драконице, чтобы пришла к тебе ночью и поджарила пятки.
— Драконов нету. Ты ж сам последнюю подбил и в воды Фьорда отправил, — малец подбоченился. Быть сыном убийцы ящуров в стаде слыло почетным, вызывающим зависть. Да что там в стаде, во всей Вельрике. Горисвет, сын Возгара, убийцы дракона, потомок богатыря Светозара — гордо звучит.
— Так говорят, но вот дед Зимич сказывает иное. Мол, не могла стрела, даже заговоренная чешую волшебную пробить. Сама драконица себя оцарапала, чтобы кровью истечь, да перед всем честным народом в темные воды бахнуться. А после обернулась девицей, выплыла на берег и была такова. Ведь искал ее и рыбацкий люд, и вэринги Туровым баграми длинными все дно прощупали, и ныряльщики заморские на поиски несколько лет к ряду приплывали, а все без толку.