Возгар предвкушал встречу с правителем. Представлял его могучим воином, как на знаменах и эмблемах вэрингов — в златых доспехах с копьем, пронзающим чешуйчатое тело. Но вместо Великого Креза, в не то, чтобы большом и не особо парадном зале его встретил нервный худой человек, с глазами, утомленными виденным, и голосом, уставшим от болтовни. Мужчина опирался о подлокотник гигантского трона с удивительно миниатюрным, словно на ребенка рассчитанным, сидением. Перед ним стояла изящная резная скамеечка, вроде той, на которой старухи любят греть ноги, расположившись с рукоделием у очага.
«Креслице-то рассчитано на недоросля, или коротконогого узкозада, который без подножки забраться не сможет», — подумал Возгар, склоняясь в поклоне перед Крезовым посланником.
Едва удостоив вошедшего взглядом, дворцовый скороговоркой речитатива прочел обязательные слова приветственной грамоты, восхвалявшей деяния Крезов от Первого до Шестого, обозначил кару за неподчинение и обман, посулил в награду земельный надел в любой части Вельрики и дюжину златников тому, кто принесет ко Двору голову поганого ящура. Мол, над дальними Фьордами видел люд дракониху, что горит огнем ярче солнца, а в чреве своем носит погибель человеческую.
От Возгара только и требовалось, что кивнуть, да макнув палец в бузинный сок начертать свое имя в знак согласия и получить на расходы три серебряных крезика. А после дворцовый удалился, оставив наемника осмысливать полученный заказ.
Уже на крыльце хором, устав отмахиваться от потока расспросов Зимича, Возгар привычно погладил теплый на ощупь амулет:
— Собирайте котомки — я знаю куда идти.
Для Бергена уверенности лидера вполне хватило. Широким шагом, минуя за раз по две ступени, воин спустился с крыльца Крезовых палат. Лучник последовал было за другом, но оглянулся на старика, замешкавшегося у дверей.
— Дурное задумали, — домовик жевал сухими губами, оглядываясь вокруг. Щурился от полуденного солнца, зацепившегося за резной конек терема, улыбался чумазой детворе, с боязливым любопытством высунувшей нос с кухни, но дольше прочего смотрел на простор Бабийхолма, раскинувшегося за порогом господских хором. Не отводил слезящийся взгляд, словно любовался напоследок да никак не мог наглядеться впрок.
— Забыли люди, но я помню присказку — нет в смерти драконьей ни злата, ни славы, лишь угли, пепел да горькая тьма. Куда ты тянешь нас, друже?
Возгар одобряюще улыбнулся старику:
— На Твердыш Пращура к Драконоборцам. Кто лучше них знает, где искать последнего ящура?
Зимич покорно кивнул, принимая судьбу, и друзья покинули Крезов двор, не заметив, как из тьмы навеса ловкой тенью выпрыгнула большая черная кошка и поспешила следом.
Пришедшая ночь уняла болтовню в «Драконьем брюшке», развела по углам и комнатам спорщиков и балагуров, тихонь и дебоширов. Закрылись ворота за последним из Дировых прихвостней, выдохнули стряпухи, а чернавки, закатав рукава и заткнув повыше подолы, принялись намывать чаны и полы, готовясь к новому дню.
Рёна распустила косу, позволив волосам цвета гречишного меда вольно струиться до самых колен. Свежей водой из умывальника смочила лицо и омыла шею, наслаждаясь прохладной чистотой капель, скользнувших за ворот рубахи на грудь. А после замерла у изножья постели, где мерно храпел богатырь Тур, много лет назад спасший ей жизнь, но забравший частицу большого девичьего сердца. Скольких она привечала в своей светлице: молодых и нежных птенцов, едва расправивших крылья, и бывалых орлов, чей полет высок, а взгляд горд? Того не припомнить телу, жадному до ласк, да тягучего нижнего жара. Отчего ж тогда робеют пальцы на завязках рубахи? Почему заходится сердце в груди, а щеки жжет румянец стыда? Ей ли, хозяйке «Драконьего брюшка», ловкой да умелой, что в делах, что в любви, робеть перед вэрингом?! Но глубоко в душе, под слоями защитных одежек долгих лет Рёна знала причину. Легендарный ярл, величайший муж всей Вельрики был единственным, кому готова она была доверить заветное женское сокровище — верность.
Закусив губу и тихо вздохнув, откинула она лоскутное покрывало и скользнула под бок к спящему. Обвила руками, пристроила голову на широкой груди и прикрыла глаза, слушая как бьется сильное сердце ярла. Тур заворочался, задышал прерывисто, пробуждаясь, смерил совёлым взглядом. Рёна напряглась, приподнимаясь, готовая и отпрянуть, и прильнуть.
— ДОбро, — хмыкнул воин, прижимая теплое податливое тело, вдыхая медовый аромат и целуя ласково, неторопливо, смакуя вкус и нежность алых губ.