КОНЕЦ ВЕЛИРАНДА
Однажды вечером в квартире у Велиранда зазвонил телефон.
Велиранд поднял трубку.
— Я слушаю.
— Это господин Велиранд? — спросил торопливым и взволнованным шепотом приглушенный голос.
— Я у телефона.
— Мне посоветовали вам позвонить, — продолжал голос. — Дело очень важное.
— Кто говорит? — спросил Велиранд.
— Это сейчас не имеет значения. Дело в парашютистах.
— Я вас не понимаю.
— На пустоши Хаасвялья скрываются несколько парашютистов. Сегодня ночью с ними должна соединиться другая группа. Завтра все они будут прятаться в одном из подземных ходов, а следующей ночью попытаются взорвать мост через реку Кяре.
— Скажите, пожалуйста, кто вы?
— Я не могу сейчас назвать себя, слишком дорого это может мне обойтись. Когда парашютистов поймают, все прояснится.
— Скажите хотя бы: откуда у вас эти данные?
— Мои данные абсолютно точные. А сейчас я должен кончать. Надеюсь на вашу помощь.
Олев повесил телефонную трубку на рычаг. Это он и говорил с Велирандом.
Я понимаю, что читатель сейчас в некотором замешательстве. Он спрашивает у себя, что должен обозначать этот странный телефонный разговор. Не стоит волноваться! Ведь нельзя же подумать, что мы и в самом деле решили прийти на помощь Велиранду в его подлой предательской службе. Нет, дело в том, что предпринятый нами осмотр катакомб породил великолепную идею. Эта мысль несколько дней, так сказать, прорастала в нас и, наконец, стала приобретать все более четкие формы, а затем блистательная идея превратилась в блистательную операцию. Читайте спокойно дальше, и вскоре все будет ясно.
— Пойдем, — сказал я.
Но Олев снова протянул руку к телефонной трубке.
— У нас должно быть алиби, — сказал он задумчиво, набрал номер своей тети и долго болтал с нею обо всякой ерунде.
— О каком алиби ты говорил? — не понял я Олева.
— Кто-нибудь мог видеть, как мы звонили отсюда, — объяснил он. — Если потом это дело начнут расследовать и на нас падет подозрение, можем сказать, что говорили только с моей тетей.
Я понял. На сей раз дело действительно обстояло настолько серьезно, что на каждом шагу необходимо было соблюдать конспирацию.
Мы выбрались из будки телефона-автомата. Ноги словно сами собой понесли нас на Солнечный бульвар, туда, где жил Велиранд.
— Как думаешь, попадется он на удочку? — спросил я у Олева.
Мой друг лишь пожал плечами.
Ответ на мой вопрос дала сама жизнь. С момента телефонного разговора прошло минут десять — пятнадцать, как мы вдруг заметили в другом конце улицы мужчину, который приближался к нам. Полы пальто его развевались. Этот человек был нам хорошо известен — Велиранд. Он торопился в центр города.
В центре города находилась политическая полиция. Кроме того, в центре города находились еще кинотеатр и аптека, но сеанс в кино уже давно начался, а по внешнему виду Велиранда нельзя было сказать, что он не совсем здоров. Куда же еще в таком случае он мог направляться? К кому-нибудь в гости? Но для чего тогда нестись такой рысью? Следовательно, он торопился именно в политическую полицию. Неужели он действительно попался на удочку?
Мы с Олевом свернули в ближайший переулок, чтобы не соваться под нос Велиранду, и скоро расстались.
Ночью мне плохо спалось. Меня мучили разные сновидения, в которых Велиранд и оккупанты играли немаловажную роль. Несколько раз я просыпался в испарине от страха. Но я не придаю сновидениям вообще никакого значения. Ведь сны отражают то, что мы видели или пережили наяву. И я не верю, что по снам можно предсказывать будущее. Поэтому утром я был довольно спокоен, хотя и видел во сне, что сижу за решеткой в тюрьме.
— Уж не болен ли ты, что-то ты очень бледный, — сказала мама, когда я сел завтракать.
— Чувствую себя великолепно, — ответил я с максимальной бодростью в голосе.
У меня не было ни малейшего желания тратить время на измерение температуры.
В подтверждение своего заявления я вынужден был съесть две полные тарелки каши из ржаной муки, потому что мама частенько пыталась определить состояние моего здоровья по моему аппетиту.
Затем я поспешил в детский сад и договорился, какие продукты привезти из подсобного хозяйства. Еще немного времени ушло на то, чтобы запрячь лошадь, и вскоре у дома Олева прозвучал мой сигнальный свист.
Олев не заставил себя ждать. Мы снова уселись на облучок, и бедной коняге, несмотря на ревматизм, пришлось трусить рысью больше, чем когда-либо до этого.