— Посмотрела бы я на тебя, если бы ты проснулась с живой мышью на груди, — завредничала Черити.
Я насмешливо покосилась на неё. Даже верхом на лошади сестра выглядела великолепно: темно-синяя амазонка выгодно оттеняла её бледную кожу без единой веснушки и голубые широко распахнутые глаза, чувственные губки были сложены бантиком, тщательно завитые волосы алели из-под небольшой шляпки. Черити единственная из нас, кто выбрал дамское седло — и держалась она в нем с истинно королевским изяществом. Она лучше всех сестер влилась в светскую жизнь, и с первых своих выходов в свет блистала на высшем обществе.
Жаль только, что дома она вела себя подчас не как леди, а как хабалистая торговка с рынка. Хороший сюрприз будущему мужу.
— Ты уже придумала, что будешь дарить на день рождения Софи? — спросила Черити.
Единственная из пяти сестер, кто вышел замуж — Софи. Вторая по старшинству, она практически сразу после возвращения в Каринтию нашла выгодную партию и успешно вышла замуж, чего отец желал и мне.
— Я нашла чудесного художника, — продолжала Черити, не дожидаясь ответа. — Истинный мастер своего дела, способен написать портрет не с человека, а с другого его портрета, причем еще более похожий, чем оригинал!
— Хочешь подарить Софи её портрет? — усмехнулась я. Подарок вполне в духе Черити.
Она посмотрела на меня с прищуром и негромко сказала:
— На чердаке я нашла старый портрет мамы. Я хотела добавить её в новую картину, где были бы изображены мы все.
Мама умерла при родах близняшек. Черити тогда было всего пять, она почти не помнила её, тогда как у нас с Софи сохранились фрагментарные воспоминания. Но иногда мне казалось, что именно Черити больше всего скучает по маме.
Именно за такие редкие моменты, когда Черити неожиданно раскрывала свою душу, я и прощала ей показное высокомерие и надменность.
— Это великолепный подарок, — согласилась я, едва заметно улыбаясь. — Уверена, Софи понравится.
Черити осторожно улыбнулась и перевела взгляд на приближающиеся сосны.
— Сегодня особый день, — выдала вдруг она.
— Почему? — искренне удивилась я.
Вместо ответа Черити прикрыла глаза и глубоко вдохнула свежий воздух. Ветер оставался слегка прохладным, но солнце не скупилось на тепло.
— Скорее бы лето, — мечтательно вздохнула Черити. — Чувствую, после пикника все платье будет в грязи.
— Белоручка! — усмехнулась я и чуть пришпорила коня, догоняя близняшек.
До озера добрались быстро. В это время года оно смотрелось причудливо: еще голые, без каких-либо признаков зелени деревья, сухая прошлогодняя трава, и в противовес — радостно щебечущие птицы, насыщенно-голубая озерная гладь.
— Красиво, — протянула Карла, щурясь от бликов на воде.
Мы нашли относительно сухое место, разложили покрывало. Эйприл радостно начала разбирать плетеную корзину с едой, Карла уже успела стянуть кусочек сыра. Черити прогуливалась по берегу, пока мы доставали еду, и лишь после соизволила присоединиться.
Прогулка, свежий воздух пробудили просто зверский аппетит. Мы с сестрами с удовольствием накинулись на еду. Повара постарались на славу: жаркое с огурцами и лимоном, запеченная говядина, канапе с нежнейшим сыром, пирог с малиной и еще много чего, аж глаза разбегались. Даже Черити не выдержала и нарушила условия своей диеты.
Мы смеялись, шутили, лежа на покрывале и разглядывая лениво плывущие облака. Карла устроила голову у меня на животе, Эйприл закинула на неё ноги, предварительно разувшись. Черити сохранила достоинство и, подложив под голову седельную сумку, устроилась немного в стороне.
— Это похоже на кролика, — ткнула Карла вверх.
— Скорее на черепаху, — возразила Эйприл. — Ой, смотри, а там как будто замок!..
— …Смотри, как на лилию похоже!
Не вмешиваясь в обсуждения близняшек, я блаженно прикрыла глаза и неожиданно для самой себя задремала. Мне снились облака, ласково касавшиеся лица, и физически ощутимые лучи солнца.
Давно я не чувствовала себя так безмятежно.
Проснулась резко, как будто вынырнула из-под воды. Распахнула глаза и, резко поднявшись, огляделась по сторонам, с недоумением ища причину моего пробуждения. Вроде бы все осталось прежним — голая чаща, озеро, лошади у берега…
А потом послышался громоподобный яростный рев, пробравший до глубины души.