Мальчишки приблизились к качелям.
— Здорово, Варламыч!
— Что, гости опять у матери? — допытывались близнецы Степка с Гришкой.
— Тебя выгнали? — Ланс сочувственно нахмурился.
Не вставая с качелей, Сережка медленно поднял голову, поджал губы, прищурился зло: в школе он слыл необщительным и замкнутым, наверное, поэтому и друзей у него было мало. Какой интерес общаться, если в каждом неосторожном слове собеседник видит подвох и скрытую насмешку? Первым Сережка никогда не задирался, но ребята завели речь о его матери, а за свою мать он готов был кого угодно порвать на полоски британского флага — эта тема была слишком болезненной и обсуждению посторонними людьми не подлежала. За такие разговоры Сережка обычно кидался в драку, невзирая на возраст или комплекцию говорившего, и оттащить его от обидчика было невозможно без последствий.
— Да ладно, не кипятись, — Ланс положил руку ему на плечо, но Сережка резко дернулся, впрочем, своих рук из карманов не вынул — слишком замерз.
— Ты что, думаешь, нам легко ладить со своими? — завозмущался Степка.
— … С родителями вообще трудно — они же слов совсем не понимают! Одних себя слышат! — подхватил Гришка.
Близнецы разговаривали только так: один начинал выражать свою мысль, другой тут же подхватывал и заканчивал, безошибочно догадываясь, о чем хотел сказать брат. Они понимали друг друга с полуслова, с полунамека, с одного движения — о них невозможно было думать, как о двух личностях — словно единый организм, один брат был необходимым дополнением другого.
— Говорят, она у тебя скоро замуж выходит? — поинтересовался Ланс.
Сам-то он жил, как раз в полной семье, такой полной, что в доме с трудом хватало места всем его младшим братишкам и сестренкам. Наскоро оплакав первого мужа, мать Ланса поспешила снова найти спутника жизни, и во втором браке у нее случилось еще пятеро детей, причем последний родился, когда она уже была уверена, что окончательно покончила с деторождением. Отчим Ланса не выдержал такого счастья уже на третьем своем ребенке и, начав отмечать, так и не смог остановиться. В подросшем приемном сыне видел для себя некую угрозу, как в потенциальном молодом сопернике, более сильном и удачливом, пасынка он попрекал каждым куском, бил смертным боем и время от времени выгонял из дома. Парень предпочитал поменьше показываться ему на глаза, при этом успевал помогать матери по хозяйству и старался урывать любой случайный заработок. Рослому и мускулистому подростку запросто давали девятнадцать лет, вместо настоящих шестнадцати.
О том, что мать выходит замуж Сережка услышал впервые — новость шарахнула дубиной по голове — он вскочил, как ошпаренный с качелей. Мысли, одна хуже другой, вихрем пронеслись, отражаясь на лице. Замуж?! За кого? За Фила?! А как же он? Его она больше не любит?!
— Ты что, не знал?! — поразился Камиль, хлопая своими кукольными ресницами.
— К вам же приходит!.. — начал Степка.
— …Этот мудила, Ловерецкий! — закончил Гришка.
— Никуда она не собирается, ясно?! — в слепом негодовании выпалил Сережка. — А Фила я убью!
Мальчишки смотрели на него с сочувствием и молчали. От такой новости у Сережки стало настолько паршиво и погано на душе, что вдруг захотелось заплакать, как маленькому. Он глубоко задышал, заморгал, справляясь с собой. Как она могла?! Зачем ей этот тупой урод?! Мать не заставляла его искать дополнительное место для ночлега, пока два года назад в их доме не появился Фил. От бурных внутренних протестов Сережка едва не разревелся на глазах у ребят — вот был бы позорище!