Машинально проведя языком по сухим растрескавшимся губам, Ллоэллин тяжело вздохнул.
Как же все-таки он ненавидел Масэру! Вот уже шестой цикл подряд каждое время Огня его привозят в столицу и заставляют участвовать в Сезоне.
Это только в первый раз, будучи наивным мечтателем четырнадцати циклов от роду, он рассчитывал… не иначе, как на чудо. Ллоэллин до сих пор помнил владевшее им тогда радостное возбуждение, надежду хоть краем глаза увидеть своего кумира, тогда еще просто Хранителя, вира Энара, главу Старшего Дома Имерта. Надеялся, что его неловкость, угнетавшая всех учителей, со временем пройдет, что оказавшись на Арене, он сможет сделать то, чего никогда не выходило во время тренировочных боев дома… Но, конечно же, ничего у него так и не получилось. Хотя видит Энэ, он старался!
Да он и сейчас, и на протяжении всех этих злополучных шести циклов всякий раз, выходя на Арену, выкладывается по полной. И всякий раз этого оказывается мало… смехотворно мало! Он действует на пределе своих сил, хотя давно уже ни на что не надеется, всем своим естеством старается достать противника, вспомнить хоть что-то, о чем ему говорили давно уже переставшие с ним заниматься учителя, а в ответ получает издевательские показательные побои и смех трибун. За все шесть циклов, за сто восемьдесят семь боев – о да, он помнит каждый – он победил лишь однажды, в свой первый Сезон. Да и то случайно – противник тогда оступился.
Так что какие бы то ни было иллюзии на свой счет он перестал питать еще четыре цикла назад. Да и как иначе, когда каждый встречный готов объяснить тебе, какое ты ничтожество, когда все в собственном доме относятся к тебе с брезгливым пренебрежением, а младший брат с десяти циклов развлекается, отрабатывая удары на тебе, бодрствующем или спящем, но одинаково беззащитном.
Он никогда и никому не рассказывал об этом, но именно так – исцеляя нанесенные ему Кайеренном травмы – он и научился лечить. Милостивая Энэ! Вот об этом в Масэре, расположенной слишком близко к резиденции Верховного Настоятеля Храма Сариены, лучше даже не думать.
Одна только мысль о Храме приводила Ллоэллина в ужас. Он знал, что если кто-нибудь из храмовников узнает его тайну, ему придет конец. И хотя многие маги Земли, столь же физически слабые, как и он, по окончании своего последнего Сезона уходили в населенные Тварями Свободные Земли (что было практически самоубийством и вызывало гнев бога-покровителя, но гнева Энэ же никто не боялся), он слишком любил жизнь, чтобы последовать их примеру. Жизнь в любом ее проявлении.
Любил настолько, что дома, в родном поместье Арс-Кандил однажды не удержался и вылечил старого Сю-ю-ла – одного из слуг-Низших. С тех пор еще не раз к нему обращались больные Низшие, и ни разу он никому не отказал. А ведь каждый такой случай был риском для его собственной жизни. Узнай кто-нибудь не тот, что Ллоэллин умеет исцелять, и знакомства с Храмом ему было бы не избежать. Но, к счастью, Низшие их рода были ему по-настоящему преданы. А он в ответ их искренне любил.
С каким бы удовольствием он провел среди них всю оставшуюся жизнь! Пусть ему пришлось бы зарабатывать на кусок хлеба тяжким трудом, но едва ли это было бы сложнее, чем ненавистные, выматывающие тело и душу тренировки. Жить в маленьком домике на природе, иметь дело с такими же простыми, как ты сам, людьми, ухаживать за растениями – что может быть лучше?
К тому же совсем скоро, лишь только Кайеренн вступит в брак с Норолонном и покинет дом, его жизнь будет мало отличаться от жизни слуг-Низших. Разве что он станет куда более бесправным, чем они… Но об этом пока лучше не думать.
Откуда-то снизу донесся раскатистый звук привратного гонга, и Ллоэллин понял, что прибыл санэ Норолонн. Он очень живо представлял себе, что происходит в эти минуты на нижних этажах. Незакончившие приводить дом в порядок Низшие (хотя если б кто-нибудь спросил мнение Ллоэллина, он бы сказал, что ничего делать и не надо: дом и так содержался в почти идеальном порядке), спотыкаясь, бежали в отведенный им на первом ярусе подземелья закуток; его суетившиеся до этого по дому родичи степенно вышагивали – кто в сторону домашней часовни Иил, кто в направлении главного зала; те, кто был на тренировке, кинулись в бой, пусть даже и не настоящий, с возросшим усердием; старейшины же рода приосанились на своих местах у камина и заговорили о делах семьи.
Вот привратник открывает перед Норолонном дверь, тот шагает из темноты подземного Лабиринта Масэры в светлое помещение третьего подземного яруса дома и тушит факел. Ему навстречу тут же бросается Кайеренн, и они начинают возбужденно переговариваться между собой. Наверняка обсуждают свои последние победы и доставшихся им противников. А, может, Чемпионов Сезона или Старших, собиравшихся сделать Выбор в это Время Огня.
Так, за легким разговором, Кайеренн проводит Норолонна наверх, в главный зал, и гость почтительно здоровается со старшими хозяевами дома. Затем они, все вместе, многолюдной процессией направляются в сторону часовни Иил. По пути проходят мимо тренировочных площадок, у каждой из них задерживаются, наблюдая за мастерством воинов, и идут дальше. У расположенной на втором надземном этаже часовни Иил они соединяются с теми, кто отправился туда раньше. Снова здороваются, на этот раз уже куда оживленнее, и входят внутрь.
Ллоэллин никогда не был в часовне во время служения Иил, но знает, как она обычно выглядит. Просторное помещение с выкрашенными в сине-зеленый цвет полом, стенами и потолком, с изображенными тут и там волнами, водорослями, ракушками. Вдоль стен стоят статуи Иил с вытекающими из ее сложенных ладоней струями воды. Большой фонтан-алтарь в виде наклоненного кувшина отделяется от основного помещения полупрозрачной бирюзовой занавесью, колышущейся на искусственном ветру, словно проточная вода в одном из притоков Нэлны. Умиротворяющая тишина нарушается лишь плеском и журчанием воды да шелестом легкой ткани.
Конечно же сейчас эту тишину нарушает тихий шепот несмолкающих разговоров и напевный хор молитв, а чуть погодя зазвучит прекрасная сакральная музыка. Ллоэллин не раз стоял под дверью часовни, когда вся его семья находилась внутри, и слушал доносившиеся оттуда звуки. Он не знал, кто именно из его родственников играет на флейте, а кто – на арфе, но звучало это очень красиво. А в сочетании с высокими и чистыми голосами женщин рода и вовсе выходило нечто необъяснимо прекрасное.
Как жаль, что сам он не мог порадовать Энэ ничем подобным.
Помнится, в детстве, наслушавшись посвященных Иил чарующих звуков, Ллоэллин уходил в часовню Энэ, падал на колени перед ее алтарем и горько плакал. Он спрашивал богиню, за что она так не любит своих детей, почему создала их такими беспомощными и уязвимыми. Но Энэ всегда оставалась безмолвной. Говорят, даже в Храме давно не слышали ее голоса, куда там ему, никчемному ребенку. Но несмотря на это, Ллоэллин любил бывать в ее часовне. И чем старше он становился, тем сильнее стремился туда душой. Ведь это было единственное место в поместье, где он мог чувствовать себя свободным. Открыто плакать, не боясь получить за свои слезы побои, открыто говорить то, что думает. Частенько он сидел перед алтарем и делился с богиней своими мечтами, мыслями, просто произошедшими за день незначительными, но важными для него событиями.
Он чувствовал себя здесь настолько уверенно, что порой даже высказывал совершенно крамольные мысли, за которые, узнай о них кто посторонний, его вполне могли бы забрать в Храм. Так, он жаловался Энэ на несправедливость устройства Сезона Выбора. Он спрашивал у нее, почему Выбор разрешено делать только женщинам и Старшим, а мужчинам из Младших родов остается лишь ждать и совершенствовать свое воинское искусство в надежде на то, что именно на них обратят внимание выбирающие.