Да, были и такие, как санэ Норолонн, кому специальным решением Верховного Настоятеля присваивалось право Выбора. Но их были единицы, тогда как основная масса Младших-мужчин имела весьма призрачные шансы на вступление в брак. Ведь Старших родов было намного меньше, чем Младших. К тому же Старшие всех своих детей, кроме наследников, с детства отдавали в Храм. Ну а если какой-нибудь из Старших родов пресекался, из Храма присылали мага нужной стихии, и он принимал имя угасшего рода.
Впрочем, очень быстро вопрос о несправедливости церемонии Выбора потерял для Ллоэллина значение. Ведь какие бы изменения в ритуале ни произошли, его собственные шансы все равно оставались бы нулевыми. Он был настолько никудышным воином, что вряд ли мог заинтересовать хотя бы кого-нибудь. Темы его разговоров с Энэ стали другими, но искренняя открытость, с которой Ллоэллин общался с богиней, осталась прежней.
С тех пор, как дом покинул старший из его братьев, Танналлиил, и до того дня, как он вылечил Сю-ю-ла, Энэ была его единственным другом и собеседником, и у Ллоэллина не было от нее секретов. Он рассказывал ей о своем даре исцелять, о том, какое счастье для него видеть результат своей помощи и о том, как его обижают кузены и братья. А еще о домогательствах мужа сестры, напугавших его перед самым отъездом в Масэру.
Милостивая Энэ! А он ведь за время Сезона и думать об этом забыл. Все мечтал вернуться из столицы в поместье. И пусть его статус в доме изменится до уровня Низших, но ему хотя бы не придется ежедневно глотать пыль, лежа на Арене. Как бы дома его не ждало унижение похуже выслушиваемых в столице оскорблений…
Нет-нет. Об этом тоже сейчас лучше не думать. Зачем заранее питать такими мыслями страх? Придет время, и страх сам заявит на него свои права. А пока…
Ллоэллин воровато оглянулся (хотя он и был уверен в том, что в этой части дома сейчас никого нет и быть не может, осторожность была в него вбита накрепко), закатал правую штанину и отвязал от лодыжки кошелек со своим сокровищем. Это была маленькая, меньше ладони, картонка с изображением его личного идола, его второго после Энэ божества… С картонки на него привычно сурово смотрел сам Капитан Хранителей, вир Энар Имерта.
Когда-то, еще будучи наивным подростком, не пережившим ни одного Сезона, Ллоэллин услышал о доблести и справедливости тогда еще совсем молодого огненного Хранителя и избрал его своим кумиром. Долгими холодными ночами, лежа без сна в своей постели, он мечтал о том, что когда-нибудь станет таким же сильным воином, как вир Имерта… как Энар. И пусть Младшие почти никогда не становятся Хранителями, но в этих мечтах Ллоэллин видел себя Хранителем, сражающимся плечом к плечу с Энаром.
Много позже, убедившись в собственной несостоятельности как воина, да и просто как Высшего, Ллоэллин вспоминал Энара в минуты отчаяния, думал о его силе и стойкости, и это помогало ему переживать самые темные дни.
А четыре цикла назад во время одного из Сезонов Ллоэллин нашел на Арене вот эту картонку. Он знал, что изображения Хранителей – как прошлых, так и настоящих – печатают на таких вот карточках и продают в столичных лавках. С замиранием сердца, надеясь и не веря в свою удачу, переворачивал он тогда свою находку. С картонки, сурово хмуря брови, на него смотрел рыжеволосый воин. Его необыкновенно теплого янтарного цвета глаза были сощурены, губы сжаты в тонкую линию, а вся его поза выражала напряжение и решимость. Глядя на это изображение, Ллоэллину казалось, что вот сейчас воин схватится за меч или призовет на помощь магию своей стихии и кинется в бой. Не тот показушный бой, что происходит на любом Соревновании, но бой истинного Хранителя – на жизнь или смерть. За жизни доверившихся ему людей.
С непонятным тогда ему самому трепетом – мало ли он за свою жизнь видел сильных воинов! – Ллоэллин в первый раз смотрел на рыжеволосого мужчину. Все в нем казалось ему прекрасным. Мощные руки, лежавшие в опасной близости от двуручного меча – руки защитника, а не бретера; грубоватые, но благородные черты лица; напоминающие языки уютного – не обжигающего, но согревающего – пламени пряди волос… За спиной воина, как некое естественное продолжение, пылал огонь, и сам он казался его частью. А внизу золотыми буквами переливалась надпись: Капитан Хранителей, маг Огня, вир Энар Имерта.
С тех пор Ллоэллин был неразлучен со своей картинкой, к счастью оказавшейся водонепроницаемой. По его просьбе одна из девушек-Низших по имени Са-ла-и сплела ему красивый красный кошелек, как раз по размеру картонки. Кошелек этот имел очень удобные завязки, и его можно было носить примотанным к лодыжке или к бедру незаметно для окружающих.
А несколько месяцев спустя после той находки Энар стал являться Ллоэллину во снах. Не наполненных сражениями и победами, прежних снах, а каких-то новых, тревожащих, непонятных. Поутру Ллоэллин никогда не помнил их содержания, только общее ощущение чего-то сладкого, волнующего…
В день, когда Ллоэллину исполнилось семнадцать циклов, его впервые поцеловали. То была молодая красивая девушка из Низших, и она же, звонко смеясь, впервые рассказала донельзя смущенному Ллоэллину о том, что происходит в спальне между женатыми людьми. Вернее, по ее словам, заниматься этим могли и не состоявшие в браке люди. И Высшие с Высшими, и Высшие с Низшими, и Низшие между собой – разница была лишь в том, каким образом после этого появлялись дети. У Низших (Ллоэллин поначалу в подобное даже не поверил, столь неправдоподобно это звучало) рожать детей могли только женщины, причем только от Низших-мужчин. И им не нужно было для этого состоять в браке. У Высших же родить мог любой из партнеров, вне зависимости от пола, но только после вступления в освященный Храмом брак.
Ллоэллин тогда был очень сильно впечатлен поцелуем и последовавшим за ним разговором. И в ту ночь он впервые запомнил свой сладкий сон. В этом сне его целовал Энар: мягко и нежно, совсем как Са-ла-и. А потом… Потом он взял Ллоэллина за руку и отвел в свой альков. Опустил на покрытое шкурами Тварей ложе и… тут Ллоэллин проснулся. Разговоры разговорами, но что должно происходить дальше, он так и не понял.
Этот сон с разнообразными вариациями снился ему часто. И каждый раз после такого сна Ллоэллину приходилось самому застирывать свою постель. Для него это стало уже почти традицией: начинать день с очистки простыней. Причем делать это приходилось осторожно, скрываясь от наверняка бы обрадовавшегося новому поводу для насмешек Кайеренна.
Погрузившись в созерцание изображения своего любимого, Ллоэллин и не заметил, как много пролетело времени. Закончилась молитва Иил. Норолонн с Кайеренном, распрощавшись со старейшинами рода Арс-Кандил, первыми отправились на Арену. Вслед за ними туда же засобирались и остальные молодые Высшие: и те, кто участвовал в этом Сезоне, и те, кто ходил на Арену праздным наблюдателем.
– Где этот никчемный мальчишка?! Ллоэллин! – громкий крик синналы Оллиуры сотряс дом от основания до крыши, заставляя замечтавшегося Ллоэллина подпрыгнуть на месте. Поспешно поднявшись на ноги и спрятав картонку на место, он бросился бежать к лестнице. Когда в голосе его матери слышалось такое раздражение, медлить было опасно.
Перепрыгивая через ступеньки, Ллоэллин буквально слетел вниз. Лишь чудом он не врезался в стоявшего у основания лестницы кузена, но все же обогнув его и даже увернувшись от пинка, подбежал к матери.
Несмотря на то, что ей было уже сорок три цикла, синнала Оллиура выглядела молодой и сильной. Высокого роста, с мускулистыми руками и ногами, она была весьма хороша собой. Рядом с ней Ллоэлинн, будучи ниже матери на пол головы, худым и угловатым, всегда чувствовал себя особенно ущербным. Люди с его телосложением должны быть ловкими и проворными, а он…
Ну вот, словно бы в ответ на его мысли, синнала Оллиура стремительно размахнулась и наотмашь ударила сына по щеке. Не сильно, по ее понятиям, но Ллоэллин от этого удара пошатнулся и чуть не свалился на пол.