Вада часто вспоминала, что ее отец не всегда выдерживал эти правила. Однажды он заявил:
- Мне совсем не интересно знать, что делают англичане и что они не делают! Я, черт возьми, американец и желаю вести себя, как все нормальные американцы!
Сейчас Вада уже не могла бы сказать, что обычно вызывало подобные вспышки, но хорошо помнила, что ее мать потом ходила с надутыми губами, пока отец не просил прощения.
Извинения охотно принимались; как правило, за ними следовал бриллиантовый браслет в коробочке, обтянутой атласным шелком.
Так могла ли она в такой ситуации, спрашивала себя Вада, отказаться от Богом посланной возможности в лице Пьера Вальмона - увидеть и услышать то, что всегда считала для себя недоступным?
Наконец ей сообщили, что он внизу. В сопровождении мальчика-слуги, неотразимого в своей униформе с блестящими пуговицами, Вада спустилась вниз и обнаружила Пьера в одной из гостиных на первом этаже отеля.
Его зеленый бархатный сюртук и развевающийся черный шелковый галстук, казалось, неуместны среди растений в кадках, больших генуэзских плюшевых диванов и стен, обтянутых дамастом, между многочисленных вертикальных зеркал в позолоченных рамах.
Вада нерешительно приближалась к нему. Она чувствовала, что он смотрит на нее не отрываясь, возможно даже, в душе критикует ее внешний вид.
Он молчал, и Вада проговорила первое, что пришло в голову:
- Я так боялась, что вы забудете зайти за мной.
Пьер Вальмон улыбнулся:
- Неужели вы действительно могли подумать, что я способен забыть о таком важном деле? Сказать по правде, я считал минуты.
Вада рассмеялась:
- Может быть, но я вам не верю. Наверно, такой банальный комплимент можно услышать от любого француза!
- Ну, тогда сказать его по-английски? - предложил он. - Я так ждал предстоящей встречи!
- Вы говорите по-английски! - Вада была в восторге.
- Я, конечно, не владею им так свободно, как вы французским.
- А вот этот комплимент я с радостью принимаю, - сказала Вада. - Он, пожалуй, стоит тех мучений и слез, которые я пролила, пока зубрила все эти ужасно сложные глаголы.
- Результат действительно впечатляющий и невероятный.
Вада снова почувствовала, что стесняется. Сейчас, когда они перешли на английский, она вдруг смутилась; этого не было, когда они говорили по-французски.
- Я думаю, - начал Пьер, - что сначала нам не мешало бы перекусить. В "Солей д'Ор" я могу рекомендовать вам атмосферу, но, к сожалению, не могу сделать того же в отношении еды.
- О, это было бы чудесно! - обрадовалась Вада. - Мне все время так хочется пойти в парижский ресторан, но боюсь, что такая возможность никогда не представится.
- Почему же?
- Я знаю, что в Париже двух женщин без сопровождения мужчин не обслуживают.
- Но здесь множество мест, где это не имеет никакого значения. Впрочем, если у вас в руках будет американский флаг, любой ресторан вас примет.
Вада поняла, что он над ней подшучивает, и ответила с вызовом:
- Вы хотите сказать, что американцы ведут себя так неординарно, что никто не удивляется, глядя на их выходки?
- Я бы сказал, они ведут себя отважно, а не вызывающе, - тихо произнес Пьер. - Так же и вы себя ведете... Ну что ж, вперед, мне еще нужно очень много вам показать!
Они направились к выходу.
Служащий отеля вызвал экипаж, и Пьер Вальмон распорядился опустить у него верх.
- Сегодня теплый вечер, - сказал он, - я хочу, чтобы вы увидели Париж, особенно ту его часть, которая откроется, когда мы будем проезжать через Сену.
- Вы так хорошо понимаете меня и предвидите все, что мне хочется сделать, - проговорила девушка. - Как раз об этом я часто мечтала, но думала, что моя мечта никогда не осуществится.
- Неужели Париж в самом деле так притягивает молодых американок?
- Не только сам город, хотя я думаю, что и город тоже, - объяснила Вада. Для каждого это символ свободы и отказа от всевозможных условностей, от того, что устарело, стало косным и надоедливо традиционным.
Он повернулся к ней вполоборота.
- Вы удивительная личность, исключение из правил. И разительно отличаетесь от других, похожих на вас юных особ. Я привык слышать подобные слова от молодых людей, которые едут в Париж черт знает откуда, надеясь, что здесь их ждет самоутверждение.
Он замолчал и внимательно посмотрел на Валу. Затем продолжил:
- Я ожидал услышать иное от молодой девушки, особенно от вас, с вашей внешностью.
- Причем здесь моя внешность? - возмутилась Вада.
- Вы очень красивы! Вероятно, сотни мужчин уже говорили вам об этом. Вада не ответила. Как она могла ему объяснить, что ни один мужчина не посмел бы сказать такие слова мисс Эммелин Хольц в присутствии ее матери.
С тех пор, как Вада стала взрослой, практически не было случая, чтобы ее мать либо кто-то еще из их окружения не оказывался всегда поблизости.
Вада избежала прямого ответа; вопрос Пьера заставил ее смутиться, она слегка покраснела. Но вокруг было такое множество исторических памятников и великолепных архитектурных ансамблей, что ими можно было бесконечно восхищаться, восклицая изумленно и радостно.
Должно быть, по распоряжению Пьера Вальмона экипаж повез их по улице Риволи на площадь Согласия.
Вода в фонтанах играла и взметалась высоко вверх, ловя последние отблески заходящего солнца.
На Елисейских полях они ехали мимо цветущих бело-розовых каштанов, их соцветия смотрелись, словно свечи на рождественской елке. Огромной высоты обелиск Луксор вырисовывался на фоне темного неба.
- А это площадь Революции, - проговорила Вада, едва переводя дыхание.
- Здесь в 1792 году гильотинировали Людовика XVI, который перед смертью сказал: "Я умираю не виновным! Пусть моя кровь прольется во имя счастья французского народа", - добавил к ее возгласу Пьер Вальмон.
Все выглядит так, подумала Вада, будто Пьер играет с ней в игру, которую она сама выбрала.
- А сколько людей здесь казнили?
- Более полутора тысяч, в том числе Марию-Антуанетту, мадам дю Барри, Дантона и Шарлотту Кордей.
- Как вы думаете, их души еще витают здесь?
- Нет, мы найдем их в более интересных местах.
- Каких же?
- В местах, которые я вам покажу, если вы еще некоторое время поживете в Париже.
Вада вздохнула. Как за одну неделю осуществить все, что хотелось, даже с помощью Пьера Вальмона?
В конце площади Согласия их экипаж свернул влево и покатил вдоль Сены, которая текла, словно расплавленное серебро, под бесчисленными мостами.
- Какое завораживающее зрелище! - восхищенно воскликнула Вада. - Может ли быть что-то более чудесное!
- Ничего, - согласился Пьер, не сводя глаз с девушки.
Неожиданно прямо перед ними, когда они пересекали Сену, забрезжила таинственная и мрачная красота собора Нотр-Дам.
- Еще со средних веков, - сказал Пьер, - поэты живут среди студентов на Левом берегу. Но так уж случилось: после того как барон Хауссманн прокатился по бульвару Святого Михаила через центр квартала, многие живописные старые улицы и дома были снесены.
- Но это же вандализм! - протестующе вскрикнула Вада.
- Мы тоже так считаем, - согласился Пьер. - Но ему не удалось уничтожить дух Латинского квартала. Он остался прежним - свободным, бунтарским, товарищеским и - вы скоро сами убедитесь - живым и веселым.
Дома тут были старые, улицы узкие.
Они подъехали к небольшому, ничем не примечательному ресторанчику, который, казалось, почти задавлен со всех сторон высокими соседними зданиями.
Внутри он выглядел совсем не так, как ожидала Вада.
На полу были рассыпаны опилки; столики стояли в небольших нишах, разделенных деревянными перегородками, - почти как стойла в конюшне.
Полногрудая женщина, видимо, жена хозяина, хлопотала у небольшого бара в конце зала.