- Потому что во Франции представители настоящих древних фамилий редко вступают в браки, заключенные вне кровных уз. И здесь, и в Италии все сыновья принца - принцы, или герцога - герцоги, - так что теперь их слишком много, и титулы мало что значат.
- А в Германии и Англии иначе?
- Да, там только старший сын или ближайший родственник по крови наследуют титул. Поэтому ваша подруга мисс Хольц будет искать себе мужа в этих странах, среди самых могущественных и достойных дворян.
- Мне кажется, говоря так, вы слишком много себе позволяете, - резко заметила Вада.
Затем, будто внезапно сообразив, с кем имеет дело, взволнованно сказала:
- Обещайте мне, поклянитесь, что не продадите репортерам ничего из того, о чем мы с вами только что говорили.
Пьер увидел страх в ее глазах и положил свою руку на руку девушки.
- Послушайте, мисс Спарлинг, я обещаю вам следующее, если это доставит вам удовольствие. Я клянусь, что все, о чем мы с вами сегодня беседуем, никогда не появится в печати. Я здесь не при исполнении служебных обязанностей, - я свободен.
Он улыбнулся, и Вада неожиданно для себя обнаружила, что тоже улыбается ему в ответ.
- Благодарю вас, - сказала девушка. Его теплые сильные пальцы все еще касались ее руки и действовали успокаивающе.
- И вот что еще, - он убрал свою руку. - Обещаю никогда ничем не смущать вас, не вовлекать ни в какие истории, за что вы могли бы получить нагоняи от вашей госпожи. Следуя моему кодексу поведения, это было бы непростительно.
- Благодарю вас еще раз, - повторила Вада.
- А теперь давайте развлекаться, - сказал Пьер Вальмон. - Поскольку мы с вами собираемся посетить совсем неофициальную вечеринку, предлагаю отбросить все формальности. "Мадемуазель" - звучит натянуто и напыщенно, "мисс Спарлинг" по-английски значит, как говорила моя няня, "глоток".
Вада рассмеялась. Она вспомнила, что это выражение употребляла и Чэрити.
- Кажется, не очень принято переходить на такие отношения после столь недолгого знакомства, - произнесла она, немного замявшись.
- На свете есть люди, которых, кажется, знаешь очень давно, хотя только что с ними встретился, - возразил Пьер Вальмон.
- Вы тоже это почувствовали? - спросила Вада. - Со мной так и произошло, но я решила, что это мое воображение.
- Конечно, это не воображение, поскольку мы снова встретились.
- Снова встретились?
- Должно быть, это случилось много столетий назад. Поскольку вам нравится Париж, возможно, вы бывали здесь во времена Короля-Солнце. Могу себе представить, как своим изяществом вы украшаете Версаль, танцуете в замке Тюильри и со свитой охотитесь в лесах на дикого кабана.
- Как вы догадались, что я люблю ездить верхом?
- Я многое могу предугадать из того, что касается вас, - сказал Пьер, - и убежден, хотя у меня нет тому логического объяснения, что это еще не все, что я о вас знаю.
Вада испытывала странное волнение, когда Пьер говорил ей об этом.
Она ничего не могла себе объяснить, знала только, что такое восторженное состояние души - за пределами ее понимания. Было прекрасно - вот так разговаривать с Пьером, отвечать ему и знать, что он тебя слушает!
Ваде показалось, хотя она и не была полностью уверена, что видит в его глазах восхищение.
Они заговорили о художниках.
- Если вы придете ко мне в студию, я покажу вам некоторые полотна символистов, - предложил Пьер.
- Мне бы очень хотелось их увидеть. Вы живете неподалеку?
- Да, совсем рядом.
- А можно мне зайти сегодня вечером? - с нетерпением спросила Вада.
Пьер умолк, не скрывая удивления, потом ответил:
- Конечно, сочту за честь.
Покончив с обедом, Пьер и Вада поблагодарили господина и госпожу Луи за восхитительную еду - такую легкую и необыкновенно вкусную, отличавшуюся от всего, что Вада до сих пор пробовала. Затем молодой человек и девушка вышли на узкую улочку.
- "Солей д'Ор" не очень далеко отсюда, - сказал Пьер, - если вы дадите мне руку, я буду вас защищать и следить, чтобы на вас не наехали экипажи, - по этим узким улочкам они порой ездят слишком быстро.
Вада не заставила себя ждать, тотчас подав ему руку, и подумала о том, как была бы шокирована ее мать, если бы увидела сейчас свою дочь.
Но самое невероятное - она позволила Пьеру Вальмону называть себя по имени!
- Дома меня не называют Нэнси, - проговорила она, слегка запинаясь. - Все зовут меня Вадой. Это имя я сама придумала, когда была маленькой.
- Оно мне нравится больше, - заметил Пьер. - Оно вам идет и звучит отважно, доблестно, пожалуй, даже проницательно, - все это свойственно вашей натуре.
- Я вовсе не смелая, - ответила Вада, думая о том, как легко она уступила матери, словно у нее совсем не было воли.
- Видимо, все относительно. Иногда мы думаем, что трусливы, а потом обнаруживаем в себе внутренние силы и решимость, которые позволяют нам мужественно держаться в непредвиденных обстоятельствах.
"Именно такой я сейчас себя и ощущаю, - подумала про себя Вада. - Смелой!"
Настолько смелой, чтобы воспользоваться возможностью, которая ей сейчас представляется; смелой, - позволяя человеку, о котором она ничего не знает, показать ей Париж; смелой - просто довериться ему.
И все же Ваде казалось, что никакой особой храбрости здесь нет: она была твердо уверена, что Пьер надежен и заслуживает доверия.
Чтобы попасть в подвальчик "Солей д'Ор", они прошли все кафе и через почти пустынный первый этаж, где несколько местных жителей играли в карты.
Миновав стойку бара, Пьер и Вада спустились на один пролет узкой лестницы, ведущей вниз.
Пьер уже говорил Ваде, что в "Солей д'Ор", обычно открытом каждую ночь, журнал "Плюм" раз в месяц, по вторым субботам, устраивает вечера, начало которым торжественно положил Леон Дешан, основатель журнала.
По пути Пьер и Вада задержались за чашечкой кофе, и Пьер объяснил девушке, что большинство других журналов, как правило, представляют какую-то одну школу или течение.
Только "Плюм" был открыт для всех. Спустя несколько месяцев после основания журнала, Дешану пришла идея иногда собирать вместе его авторов и художников.
- Сначала мы встречались в другом кафе, - сказал Пьер. - Позже, когда желающих становилось все больше, я присоединился к его предприятию, и вместе мы сняли у "Солей д'Ор" подвал.
- Посетители платят, чтобы сюда попасть? - спросила Вада.
Пьер отрицательно покачал головой.
- Для этого не требуется даже быть подписчиком, единственное условие: на наших вечерах не должно быть политики. Сейчас вся интеллектуальная парижская молодежь приходит на эти встречи.
Спустившись по ступенькам вниз, Вада оказалась в большом, заполненном дымом помещении с низким потолком.
Стены украшали наброски и этюды, многие из которых принадлежали кисти Гогена, которого, как объяснил Пьер, современники считали символистом.
Тут же висели портреты авторов журнала "Плюм", листки бумаги, исписанные неразборчивым почерком, с чьими-то подписями и очень симпатичные, выполненные маслом картины, - их Вада с удовольствием бы приобрела.
В конце зала возвышалась самодельная сцена; когда они вошли, кто-то играл на пианино. Вокруг сидели поэты, художники и студенты - именно их Вада пришла увидеть и послушать.
Помещение еще не было забито до отказа, но посетители все время подходили.
Те, что уже сидели, оборачивались к ним, приветствуя Пьера, дружески помахивая ему рукой, или, как поняла Вада, просто из любопытства, поглазеть на его спутницу.
Многие из сидевших за столиками были в накидках и широкополых фетровых шляпах, - Вада знала, что это очень модно в Латинском квартале. На столиках перед сидящими стояли большие кружки пива или совсем маленькие стаканчики с вином.
Через некоторое время Вада увидела, что собралось уж довольно много народа. Пьер объяснил ей, что одновременно здесь могут разместиться около двухсот человек.
- Вот увидите, - сказал он еще перед тем, как они вышли из ресторанчика, сегодня будут представлены все группы и литературные кружки - парнасцы, бруталисты, декаденты, инструменталисты, кабалисты, даже анархисты.