- Прелестное дитя! Я так рада тебя видеть! В юности она, несомненно, была очень хороша. Об этом нетрудно было догадаться по ее прямому аристократическому носику и глубоким, красиво посаженным глазам.
На ней было черное платье, шею обвивали шесть нитей великолепного жемчуга, а в ушах, сияя переливчатым блеском, играли бриллианты и жемчужины.
- Надеюсь, ты благополучно добралась, и когда прибыла в Дувр, была окружена вниманием, не так ли? - спросила герцогиня.
- Благодарю вас, все было очень хорошо, - застенчиво ответила Вада.
- Ты, должно быть, очень устала с дороги, - произнесла герцогиня, - и я уверена, сильно проголодалась. Я распорядилась насчет обеда, - его сегодня подадут позже обычного, чтобы ты могла принять ванну и не спеша переодеться.
Герцогиня едва заметно улыбнулась.
- Нет ничего неприятнее, чем торопиться, когда только что приедешь, сказала она.
Затем приветливая улыбка вновь озарила ее лицо, и она продолжала расспрашивать:
- Удалось ли тебе приобрести в Париже самые модные и красивые туалеты? Твоя мать писала, что ты собиралась заказать почти все свое приданое у знаменитого мистера Уорта, а он настоящий гений.
Вада почувствовала неловкость при упоминании слова "приданое", но решила пока ничего не говорить герцогине о том, что намерена отказаться выйти замуж за ее сына.
Этот брак задумали ее мать и герцогиня, - то был их совместный сговор. У Вады даже возникла мысль, что если герцогиня узнает о расстройстве их планов, то обязательно затеет что-нибудь нехорошее.
Словно угадав, что Вада думает о ее сыне, герцогиня сказала:
- Боюсь, моя дорогая, я разочарую тебя, но сегодня вечером тебе не удастся увидеть герцога. Вчера он неожиданно должен был уехать в Лондон, но обещал вернуться завтра во что бы то ни стало, и тогда вы встретитесь.
Сначала Вада почувствовала некоторое облегчение, но потом сообразила, что отсутствие герцога задержит ее в Англии дольше, чем она предполагала. Еще в поезде она решила, что, если удастся, все скажет ему в первый же вечер и поставит в известность, что не может выйти за него замуж. Уже на следующий день она могла бы вернуться в Париж. Но теперь это невозможно, и облегчение быстро сменилось тревогой. Вада думала о том, сможет ли отправить Пьеру телеграмму. Возможно, герцог и позволит ей это сделать.
Девушка обдумывала ближайшие планы, в то время как герцогиня увлекала ее за собой, направляясь к залу.
- Дорогая, ты узнаешь много интересного об этом замке и его истории, пообещала она, когда они подходили к высокой резной деревянной лестнице. - Я помню, когда меня привезли сюда еще невестой, я была поражена его размерами. И знаешь, в нем царит такая дружеская атмосфера! Но ты сама скоро в этом убедишься.
- Все так красиво! - вымолвила Вада.
- Я была уверена, что тебе понравится, - вдова одобрила мнение Вады. Все, что ты видишь в замке, переходит от одного поколения к другому и каждое, в свою очередь, вкладывает как можно большую лепту в богатство этого огромного дома.
Герцогиня остановилась на полпути вверх по лестнице, обратив внимание девушки на противоположную стену.
- Видишь вон тот флаг? - спросила она. - Его привез прародитель моего сына из Ватерлоо. А справа от него - трофей, завоеванный другим предком этой почтенной старинной семьи, он служил у Мальборо.
"Я бы пришла от всего этого в неописуемый восторг, если бы это как-то меня касалось", - отметила про себя Вада.
Она любила историю и всегда мечтала побывать в Англии, зная из учебников о многих замечательных событиях в жизни этой страны. Но теперь она будет жить во Франции, и английская история ее больше не волнует.
- Надеюсь, тебе понравится твоя спальня, - прервав размышления Вады, произнесла герцогиня своим тихим мелодичным голосом. - У нас ее называют "покоями королевы", и обычно невесты, приезжая в замок, спят здесь.
Интересно, как бы отреагировала герцогиня, узнав, что она ее обманывает, подумала Вада. Она не имеет права на "покои королевы", но сейчас не время говорить об этом.
Вскоре Вада увидела Чэрити. Под ее руководством две горничные в накрахмаленных чепцах и легких белых передничках распаковывали вещи. Они встали, когда герцогиня вошла в комнату, и присели в реверансе. Чэрити, на секунду забыв об американской независимости, сделала то же самое.
- Я уже сказала мисс Хольц, - герцогиня обратилась к Чэрити, - что у нее есть время переодеться. Ужин подадут в девять часов вечера.
- Вы так добры ко мне, - произнесла Вада.
- Мы все хотим, чтобы ты чувствовала себя здесь счастливой и была как дома, - сказала герцогиня в ответ.
Казалось, она специально сделала ударение на слове "дома", после чего удалилась из спальни, оставив Ваду со служанками.
Пока девушка принимала ванну и переодевалась к обеду, она не переставала думать о том, что за обедом окажется наедине с герцогиней и будет чувствовать себя неловко, если говорить придется только о помолвке, приданом и свадьбе.
Однако Вада напрасно беспокоилась. Когда без нескольких минут девять девушка спустилась вниз, в гостиной она увидела несколько человек, и среди них личного капеллана герцога, компаньонку герцогини - очаровательную женщину лет за пятьдесят, и замужнюю пару - кузена герцога с супругой, гостивших в замке.
Ваде показалось, что они с трудом сдерживают любопытство, которое тем не менее проглядывало в обращенных к ней взглядах. В то же время они обращались с ней как хорошо воспитанные люди, очень любезно, и в том, что они говорили, не было ничего нескромного или обидного для нее.
Поскольку герцогиня предположила, что Вада, должно быть, устала, вскоре после ужина все гости разошлись по своим комнатам.
Очутившись в "покоях королевы", в огромной кровати под пологом, державшимся на четырех столбиках-колоннах, Вала снова почувствовала себя неловко, прекрасно понимая, что ведет себя как настоящая обманщица.
"Когда увижу герцога, все ему объясню, - успокоила она себя. - И тогда наконец уеду в Париж".
Вада вспомнила, как герцогиня показывала ей картины с изображением герцога. Они были по всему дому, и на всех полотнах он выглядел белокурым голубоглазым английским аристократом. Герцогиня обратила ее внимание еще на один портрет сына - в мантии пэра, на котором он казался старше, чем на других, и внушал благоговейный трепет.
Портрет, как правило, отражает лучшие черты своего героя и редко передает его истинный характер и личность. Конечно, те портреты герцога, которые видела Вада, почти ничего не говорили о нем как о человеке и по ним невозможно было судить, сможет ли он понять, почему она отказывается выйти за него замуж.
Девушка думала и о том, что герцог таким образом лишается всех ее денег. А раз так, сможет ли она отдать ему то, чего он, судя по всему, с жадностью добивается? Это могло бы стать решением вопроса, как ей поступить со всеми своими миллионами.
Валу опять так устрашила мысль о собственном богатстве, что она невольно вздрогнула.
Ей казались немыслимым парадоксом предстоящие объяснения. Прежде всего с герцогом, который узнает, что не может претендовать на ее деньги, а это, должно быть, его расстроит. И уже потом - с Пьером, который презирает деньги, но она вынуждена ему сказать, что очень богата.
"В конце концов все образуется", - пыталась успокоить себя Вада. Она очень устала от предыдущей кошмарной ночи, которую пережила с трудом, и после долгой дороги. Наконец девушка успокоилась и погрузилась в глубокий сон.
На следующее утро она проснулась радостной и энергичной. Действие наркотика, который ей дал маркиз, прошло полностью, и Вада смогла по-настоящему восхититься замком и его сокровищами.
"Я никогда больше это не увижу, так что сейчас, пока я здесь, нужно все внимательно осмотреть и насладиться красотой замка и всем, что меня окружает".
Вада вспомнила, как примерно то же самое сказала себе в Париже, когда ей очень хотелось побывать в "Солей д'Ор" и Мулен Руж.