Она знала, что он не понял ни одного слова, но его губы подозрительно задергались, как будто он сдерживал улыбку. «А говорят, что индейцы не улыбаются», — подумала она.
Как бы там ни было, но после ее тирады он бросил на нее невозмутимый взгляд и повернулся к ней спиной. Зная, что ее шансы убежать равны нулю, она быстро и с благодарностью использовала свои несколько секунд уединения, чтобы опорожнить мочевой пузырь.
Он повел ее обратно на поляну, и Таня пожалела, что он это сделал. Открывшаяся перед ней сцена напоминала ад. Она так резко остановилась, что ее вождь наткнулся прямо на ее твердую спину. Он пробурчал, должно быть, проклятья, но она этого не замечала. Загипнотизированная ужасающей сценой, она тотчас почувствовала отвращение, но была не в силах отвернуться.
Один из индейцев развел небольшой костер без дыма. Огонь достаточно хорошо освещал площадь, и Таня не могла не увидеть то, что происходило. И если бы она когда-нибудь стала молить Бога о том, чтобы оглохнуть, так сделала бы это сейчас.
Ни на одной из ее подруг не оставалось теперь и полоски одежды, и каждую насиловал какой-то дикарь. Розмари не издала ни единого звука, когда ворчащий, исходящий потом дикарь набросился на нее, как самец. Нэнси громко всхлипывала и кричала, а Сьюллен пронзительно визжала, выпуская воздух из своих не имеющих границ легких, и выкрикивала проклятья словами, которые доселе были ей неизвестны.
Взгляд Тани уловил Мелиссу, пытавшуюся противостоять своему громадному похитителю. Безобразная тварь проталкивала себя в нежную плоть Мелиссы со злобной силой, щипая ее груди, которые и так были уже в синяках. Дикие, пронзительные вопли Мелиссы разрывали воздух.
— О Господи, — успела пробормотать Таня, перед тем как ее начало сильно рвать.
Ее захватчик дал ей возможность немного прийти в себя, а потом потащил к костру и толкнул на землю. Приготовившись к тому, что ей придется защищаться, Таня удивилась, когда он уселся рядом, полез в кожаный мешок и вытащил оттуда полоску высушенного мяса. Устало наблюдая за ним, она видела, как он достал другую емкость, высыпал на нее несколько засушенных зерен и ягод на ладонь и смешал все с водой. Держа руки перед ней, он высыпал смесь в ее ладони и сделал знак, означавший, что она должна это съесть. Затем он приготовил такую же смесь для себя.
Превозмогая шок и по-прежнему испытывая отвращение, Таня старалась не замечать, что другие воины сменили первоначальных насильников над распростертыми телами ее подруг. Чувствуя вину за то, что все еще оставалась целой и невредимой, она честно призналась себе, что не хочет поменяться местами ни с одной из них и даже пожалеть их. Это было проявлением эгоизма, и от этого она чувствовала себя ужасно, но Таня все равно не могла помочь им, сделав себе плохо. Понимая это, она угрюмо жевала свою еду, желая, чтобы ее желудок принял необходимое питание. Она взяла воду, которую он ей протянул, и начала жадно пить, потом сидела тихо, ожидая, что произойдет дальше.
Спустя некоторое время он поднялся. Приказал ей жестом сидеть на месте и гордо направился к тому месту, где были привязаны лошади. Прошло всего несколько секунд, как Таню грубо схватили сзади. Упав на спину, она увидела страшное, мясистое лицо той твари, что так мстительно насиловала Мелиссу.
Моментально оцепенев, она не могла сделать ничего, кроме как испустить испуганный, пронзительный крик. Инстинкт выживания вдруг прорвался в Тане с полной силой. Если ее изнасилуют, то это не будет это животное, она сможет избежать этого, пусть даже ценой собственной жизни! Из ее горла вырвалось низкое, злобное рычание, заставив вздрогнуть и насильника, и саму Таню. Таня сопротивлялась ему, превратившись в комок молотящих рук и ног. Он набросился на нее, пытаясь подавить ее весом своего тела, направляя удары на ее лицо и туловище. Она успешно отразила самый жестокий удар, царапаясь и кусаясь. Затем удар ее ноги пришелся прямо в пах. Жирный дикарь взревел от боли и сильно ударил ее кулаком в челюсть.
От боли из глаз Тани посыпались искры, а потом все поплыло, как в тумане, Она старалась не потерять сознания. Когда она почувствовала, что его пальцы-обрубки вцепились в ее рубашку, она снова овладела собой. С яростным криком, напоминающим рев горной львицы, охраняющей своих детенышей, она набросилась на него, не подозревая о том, сколько вокруг собралось ротозеев. Она ухватилась зубами за мочку его уха и с силой прикусила. Он судорожно взвыл, пытаясь стряхнуть ее, но она вцепилась в него, словно собака в кусок сырого мяса. Она чувствовала, как под натиском зубов плоть поддалась, и продолжала стискивать зубы до тех пор, пока челюсти не сомкнулись. Насильник отпрянул назад, а она лежала, по-прежнему сжимая мочку уха в зубах. Затем последовал удар, от которого ее голова чуть не раскололась.
В один миг тело безобразного дикаря убрали с нее, и Таня узнала своего первоначального похитителя. Он ухватил рукой за плечо жирного индейца, приподнял и отшвырнул его от Тани. Во рту у нее была кровь и часть индейского уха, она перевернулась на живот, и ее во второй раз за один вечер сильно вырвало. Приподнявшись на локтях и коленях, она старалась не упасть в обморок, все внимание сосредоточив на событиях, происходящих вокруг. Ее высокий, бронзовый захватчик успокоил насильника и говорил что-то, по-видимому, давал отрывистые приказания. По сердитому голосу и жестам, указывающим на нее, она предположила, что он дает понять всем остальным, что она принадлежит только ему одному, по крайней мере, в данное время. Она надеялась, что он именно это говорит, хотя не могла бы сказать, в чем состоит разница, изнасилует ее тот или другой дикарь.