— А денег не было?
— Написано: ювелирные изделия.
— Государству отошло?
— В музей.
— Ясно. А то бы в колхозе три дня пьянка была.
— Думаешь, трактористы себе не поднабрали? По карману-то унесли…
— Там проверили!
— Да ну, проверили… Не по полмешку, конечно, но… А что? Дураки там, думаешь, в Прибалтике были?
— Если по-уму, то немножко можно…
— Не то время сейчас, чтобы за скулу прятать, — сделал неожиданный вывод Опанасенко. Все посмотрели на него.
Опанасенко далеко пойдет. Он учится в вечернем институте. Метит на место «бугра».
Вдруг откуда-то появилась симпатичная геодезисточка в курточке с рыжим мехом. Пошла, вертя задом, впереди нас. Тут уже не до рассказов!
— Да-а… — мечтательно протянул Гордиенко.
— Говорят, она уезжает, не может долго сидеть на одном месте, — сказал я.
— Не может долго спать в одной постели, — уточнил Гордиенко.
— А ты, небось, не против был бы! — Выпалил вдруг Коля Мунгин и сам испугался своих слов.
Все засмеялись, а Гордиенко неожиданно покраснел.
— Я вот, Коля, отбалтаю тебе уши! — строго произнес он.
При чем тут уши, подумал я. Виноват язык. Но решил, что Гордиенко прав — можно и так.
Нехотя поговорили еще. Опять вспомнили Среднюю Азию.
— Говорят, когда в Киргизию пришли первые самосвалы, был случай. Киргиз кричит: «Эй, шофер, подвези!» Тот отвечает: «Полезай в кузов!» Только, говорит, баранов привяжи, чтобы не выпали. Тот так и сделал. Залез. Затащил двух баранов, привязал. Доезжают до места. Водитель кузов самосвала поднял, киргиза выкинул, а бараны остались. Опустил кузов и уехал.
— Вранье!
— Точно! Милиция разбиралась. Киргиза спрашивали: «Какой номер машины?» А он не запомнил, отвечает: «Такой новый машина».
Гордиенко поравнялся со мной.
— Все это болтовня, Володя… А вот помнишь ли ты, как мы жили вместе в одной секции?
Действительно, было такое. Короткое время мы с Еленой обитали в маленькой комнате в так называемой «секции» на пять или шесть комнаток, с общей кухней. В одной комнатке жил Гордиенко.
— А ты там же?
— А куда я денусь?.. Вчера разгон давал, бабье наше гонял. Зинка — помнишь? — сучка такая, налетела вчера. Не жила до этого три месяца, где-то пропадала, квартирантов пускала. А жировки накопились. Надо платить за свет. Она не хочет. Говорит: «Я тут не жила!» Притащила какую-то справку, потребовала, чтобы мы ее подписали. Моя говорит: «Вот Володя придет, он будет решать». Я пришел. Говорю: «Подписывать не буду». Ох, она взъелась!.. Визжит: «Бандит, ты тут не прописан!» А я говорю: не имеет значения. Раз не жила, надо было электриков позвать, они бы розетки срезали, тогда платила бы только за свет. За одну лампочку. А то жильцы по ночам плитку жгли, грелись. Все равно визжит: «Я в отдел кадров пойду. В милицию!» Да иди! Милиция знает, что я не прописан. А штраф прислать, у них совести не хватит.
Нас догнал Коля Мунгин. Близилась цель нашего похода и, чувствовалось, ему хотелось со мной поговорить. Гордиенко спросил:
— Как ты, Коля? Эту неделю во вторую смену походишь?
— Давай, — согласился безотказный мордвин.
— Ну тогда я на два дня на зайчика, — обрадовался Гордиенко. — А если на третий день не выйду, скажи «бугру», что я отгул взял. Завтра, думаю, снежок будет, — повернулся ко мне Гордиенко, — самая охота! Хорошо бы, если бы утром, часов до семи снежок, а потом чтобы перестал. Он утром играет, а на день заляжет спать. — И поводя широкими плечами, Гордиенко зашагал, обгоняя нас, к столовой. Перехваченный в узкой талии монтажным ремнем, стройный как оса, такой непредсказуемый, он поспешил вперед, чтобы высмотреть кого-нибудь из знакомых, пролезть без очереди, а с такой, как наша, компанией этого не сделаешь.
Мы с Мунгиным остались на минуту вдвоем с глазу на глаз.
— Ну как, а? — спросил Коля.
— Чего «как»? — не понял я.
— Ну — жениться мне?
— А-а… — сообразил я. — А кто она?
— Я же объяснял: в столовой работает, сейчас увидишь. А до этого полы мыла у нас в общежитии. Старше меня. И двое детей.
— Двое? А квартира?
— Нету. Живет, как и я, в общаге.
— А дети где?
— Да где-то… У матери что ли.
— Ну, а характер?
— Да вроде ничего.
— Давно ее знаешь?
— Месяца три хожу.
— Живешь с ней?
— А то…
— Может, подождал бы… Время подскажет.
— Ты все же посмотрел бы на нее… Потом скажешь. А хочешь, она тебе два шницеля брякнет? Или курицу? Это можно!