Наверняка — из партработников. Профессионал так бы не поступил.
В десятую долю секунды — лишь на миг увидев эту книжицу, я сообразил: не моя! По внешнему виду ясно — не у меня из дома взята!
Уже легче.
— Чего хотелось? — отреагировал я грубо.
Да, книжка не моя. Значит, дома они не были. Точно такая же, но затрепанная, зачитанная, лежала на моем столе.
Но многозначительное «этого хотелось», брошенное мне в лицо офицером госбезопасности, одновременно и расплющило меня об асфальт, и успокоило.
Иллюзии исчезли. Ошибки нет. Я не зря здесь сижу. Предстоит защищаться и схватка пойдет — на уничтожение.
Выхваченная из ящика стола зеленая книжка — это для меня бездна информации. Не хотелось ли нам выпускать в самиздате подобный сборник? Вот, значит, что интересует господ офицеров… Наконец-то, прокололся. Долго я ждал этого момента.
Что было дальше?
Я бесновато орал про двадцатый съезд. Вскакивал со стула, чем пугал «Иваныча-Николаича». Он не ожидал такого поворота беседы. Я кричал, что как боролся со сталинистами, так и буду с ними бороться. Оказывается, они тут, в комитете госбезопасности свили гнездо. Тогда закрывайте журналы, сажайте нас пачками, но оставьте свои гнусные намеки. Или, может, вам известно то, что неизвестно нам? Может, партия реставрирует прежний режим? Но если это не так, если не реставрирует, то чем вы тут занимаетесь, собственно говоря? Я кричал в лицо хозяину кабинета, что его надо разоблачать как неосталиниста, идущего против линии партии. У нас свой, кричал я, такой в редколлегии есть — старый большевик со слуховым аппаратом в ухе, не вами ли вставленным, мешает работать, рубит статью за статьей, а если мы его не слушаем, кладет статью в портфель и несет наверняка вам, подлец. Но он — профессор ВПШ, его можно простить, он маразматик, выжил из ума. Но вы-то помоложе! Вы-то чего? Не понимаете, что мы делаем, чего хотим? Не видите, что страна, как лунатик, бредет в темноте, ощупью. От лозунга на одной трубе — к призыву на другой. От разукрашенного забора к забору. От путепровода — к путепроводу. И на них — все лозунги, лозунги… Про единство и заботу. Кто их читает? А нас, между прочим, стали читать. Молодежь стала читать. И про что же мы пишем? Про Герцена, про Робеспьера! Объясняем людям, как сохранить нравственность в революции. Вам это не интересно? Но это ваше личное дело. А наше дело — как раз вот это! И мы ни на шаг, слышите, ни на сантиметр не отступим от наших идей. Понятно?
— Какие еще ко мне претензии? — закончил я свой страстный монолог.
И тут мой слушатель не выдержал. Издав нечленораздельный звук и пристукнув по столу кулачком, он закричал не по службе:
— Вы при своем пакете! А я — при своем!
Вон оно что — понял я. У каждого, значит, своя работа.
Это выражение «при своем пакете» понравилось мне и запомнилось на всю жизнь. Подневольный, бедолага?
Я замолчал, насупившись, выказывая всем видом презрение к собеседнику. Не желаю больше разговаривать. Па-шел он… Нервы и правда, не театрально, расходились. И есть не дают.
Так и сказал:
— Какой уж час сижу у вас, голодный… Вы-то, небось, отобедали?
Николаич встрепенулся: забрезжил контакт.
— Ну, это мы моментом организуем!
Вплыла секретарша с подносом. Я скосил глаза: стальной подстаканник — фирменный знак учреждения — и в нем слабоокрашенный чаек с ломтиком лимона, бутерброды и что-то вроде сушек или сухарей. Все мизерное, сморщенное. Экономят, как китайцы.
Я подумал: да ну их, с их гуманизмом… Потерплю.
— Не надо! — отказался я. И добавил, рисуясь: — Если я арестован, вы меня все равно на довольствие поставите. А если не арестован, выпустите. Потерплю до дома.
Меня терзали сомнения. Верную ли я выбрал тактику защиты? Как бы в азарте не наговорить лишнего… Заповедь Исаича — по возможности не вступать с ними в беседу. А если никак нельзя, то прежде чем на допросе ответить, надо досчитать мысленно до десяти.
Попробовать теперь так: он спрашивает, а я молчу и считаю в уме — раз, два, три… девять, десять.
Нет, пожалуй, я сделал правильный ход. Конечно, в то, что я «свой», они ни на секунду не поверили. Не надо иллюзий! Но я получил передышку. Адаптировался. Никаких агентурных данных Иваныч мне не выложил. Только намеки, хотя и красноречивые. Не хотелось бы нам соорудить такой же сборник? И показал «Из-под глыб». Да, хотелось бы, следопыт ты мой зоркий. Только где ты нас засек? Это не ясно. Как, впрочем, не уверен — засек ли. Не на понт ли берешь?
Так что я правильно «кошу» под нормального советского журналиста, у которого затронута честь. А что нетерпимый и нервный — так довели!