— Не разоряйся! Я отдал, мне берут.
— Ты у задних спрашивай… так твою, гада, мать!
— Ух! — задохнулся от неожиданного отпора молодой парень в монтажной робе. — Оскорбил бы ты меня не здесь, я бы тебе…
Я разглядел при свете фонаря, болтавшегося над кассой: не такой он молодой, тот, что без очереди. Лет тридцати.
Ругались нехотя, подбирая слова пообиднее.
Вдруг монтажник стал растерянно озираться, спросил неуверенно:
— А паспорт обязательно для проездного? Ему ответили со злобой:
— Конечно, обязательно!
Рабочий выбрался из очереди и принялся сосредоточенно складывать свои рубли. Сложил и запрятал в глубину одежд.
Чего полаялись? И верно, дети, сердитые от непогоды. До слуха долетел обрывок разговора.
— Вот, говорят, когда теленок народится… если его поднимать по два раза в день, утром и вечером, то потом быка поднимешь!
— Ага… если он тебя не задавит.
Вокруг засмеялись.
Электричка остановилась среди тумана. Я спрыгнул на насыпь. Пошел по шпалам, покрытым инеем. Светало. Я разглядывал побелевшую траву. Каждая былинка была украшена изморозью. Особенно выделялись кусты полыни — их называли «сибирской мимозой». Впереди маячили два красных глаза — поезд остановился, дальше дороги не было. Миша Субботин расстроился бы: путь к коммунизму был прегражден трубами теплотрассы, в рваных щелях которой устраивались на зиму воробьи. Туман стремился вверх, открывая панораму стройки. Где-то застучали по металлу. Кому-то не терпится, подумал я.
Впереди меня метрах в пяти шагал кто-то в промасленной телогрейке — крановщик или бульдозерист. Я обогнал его, посмотрел искоса: не молодой, наверное крановщик. На бульдозерах больше молодежь. Подобрал кусок стекла и полуразодранную метелку.
— Домой? — спросил я.
— Нет. На кран, — уточнил рабочий. Точно. Крановщик. Хозяйственный.
Крановщик свернул, спустился с насыпи и стал медленно растворяться в клочках тумана, оставшегося в низине.
Я тоже повернул к своей старой монтажной бригаде. Навестить.
В рабочей будке было тепло и тесно. Меня хлопали по плечу, толкали, предлагали переодеться и лезть наверх, на корпус, который возводила бригада.
Раскосая девчонка топила печку. Не обращая внимания на гвалт и толкотню, она сидела за столом, раскидав в стороны локти, читала пухлую книжку.
— Вот, Володя, смотри, какого кадра к нам прислали на легкий труд! — Мой тезка Гордиенко указал на девчонку. Гордиенко — балагур и задира. Лучший бригадный сварщик. — Чего натопила-то? — напустился он на девчонку.
— Для вас, черти! — огрызнулась она. Выбралась из-за стола и отошла в угол. Тут и я заметил ее солидный живот. Ясно — беременная, оттого и топит в бригаде у монтажников. Иначе таскала бы носилки с бетоном или ворочала шпалы.
Меня отозвал в сторону тихий паренек Коля Мунгин, скуластый мордвин.
— Ты видал мою бабу с ТЭЦ? — поинтересовался он.
Я отрицательно покачал головой. Разговор наш засек Гордиенко.
— Это та, у которой два зуба, один глаз? — поинтересовался он.
Мунгин смутился. С какой-то стати заметил:
— Мы с Володькой Гордиенко ходили в столовую на ТЭЦ, там и познакомился. Я ее прошу: «Ты моему другу положь курицу». А она ему назло рыбу.
И засмущался окончательно. Отошел в сторону. А вот и местный стиляга по имени Миша. Я улыбнулся ему.
— Ты все в тридцать второе общежитие ходишь? — спросил я, вспомнив его откровения.
— Не-т, — протянул он. — Мне врач сказал, что там две трети больных.
— Вон как!
Потом поговорили о расценках на железобетон. Их опять срезали. Недобрым словом вспомнили инструктора по технике безопасности. Висит на шее у бригады, изволь его «обрабатывать».
— Мать его так! — выругался Гордиенко.
— Что ты лаешься, ему тоже кушать хочется.
— И ему, и мастеру… Да не нужны они! Начальство привыкло швыряться деньгами. Ну ответь мне: зачем нам мастер, если он сам ничего не умеет?
— Может тебе и Марк не нужен? И Фенстер? — поинтересовался я.
Марк Хиславский был нашим начальником участка. Южанин, то ли из Краснодара, то ли из Ростова, он ходил зимой закутанный в синий плащ, натянутый поверх телогрейки, напоминая побитого мушкетера, с вечной каплей под длинным породистым носом. Как его занесло сюда, этого интеллигентного еврейского мальчика, этого тихоню? Да, видно, так же, как и всех. Его — по разнарядке после института. Странным было то, что местные головорезы, не смотря на его жалкий вид, приняли его в свою компанию, не обижали. Донимал Марка Фенстер, начальник управления. Изредка он приезжал на казенном раздолбанном «Москвиче», и если Марк не успевал спрятаться в какую-нибудь нору, мы становились свидетелями очередного разноса.
Вот и теперь дверь открылась, вошел тучный Фенстер, про которого бригадные острословы говорили, что Фенстер съел сто шницелей, и из-за его спины показалась хилая фигура Марка в неизменном плаще на рыбьем меху. Было видно, что Марк с утра уже продрог. Фенстер придирался, а Марк гнусаво, от вечной простуды, оправдывался.
Монтажников как ветром сдуло. Я забился в угол поближе к девице. Фенстер тяжело опустился на скамью, положил пухлые руки на дощатый стол. Марк разложил перед ним чертежи, но Фенстеру не хотелось в них заглядывать, он привык орать.
— Значит так, как вывод! — Заорал он без передышки. — Объявляю тебе выговор!
Марк тихо трясся, не в силах согреться.
— Надо обеспечить людей, — повторял он. — Надо обеспечить…
— Они обеспечены! — веско произнес Фенстер.
Но Марк был глуп и оттого спорил.
— Не обеспечены.
— А я тебе говорю: обеспечены!
— Чертежей не было, — уточнил Марк.
— Еще скажешь, на всякую лебедку тебе чертеж? Да?
— При чем тут лебедка? — насупился Марк.
— А при том!!! — завопил Фенстер и вскочил, опрокинув скамейку. Раскосая девица вздрогнула. Фенстер бросил на нее взгляд и с еще большей страстью закричал: — Никто не пришел, не сказал, ни один болван! — Это относилось, конечно, к Марку. — А сроки? В конце концов, почему срываешь сроки?
— Рувим Владимирович!
— Везде срываешь!
— Рувим Владимирович!
— Ходишь, как мокрая курица!
— Рувим Владимирович!
— Всё-о!
Наконец, Фенстер выдохся. Или заметил, что в будке еще двое, девчонка и я. Кивнул мне:
— Привет!.. Ну что тебе? — Это уже Марку.
— Не хватает пары дней, — объяснил Марк.
— Ну ладно! Давай к четырнадцатому. К концу дня сделай. И учти — люди у тебя есть!
Фенстер уехал. Я спросил:
— Ну что, Марик, привыкаешь?
— Да привык уже…
В тот день беды визитом Фенстера не закончились. Шум за стеной будки дал нам понять, что стряслось что-то еще. Дверь открылась и с холодным воздухом в помещение ввалилась чуть ли не вся бригада. Притащили незнакомца. Оказалось — новый инженер по технике безопасности. Подкрался, когда готовились к подъему тележки от мостового крана. Начали было пробовать, стали уже обрезать бензорезом проволоку, а он тут как тут. Выскочил из-за спины монтажника и потребовал у крановщика его удостоверение по технике безопасности. Крановщик по имени Витька доверчиво отдал, а мастер взял и вырвал талон. И хотел было уехать в контору, да тут, к счастью, появился Костыль, наш бригадир, который пропадал где-то с утра. Костыль — это достопримечательность Запсиба. Добытчик, кормивший бригаду. За пару утренних часов он успевал обегать длинными ногами три километра в радиусе и все, что нужно, обнаружить: и железобетон, и шланги, и разную мелочевку. Следом отправлялся кто-нибудь из бригады и по его наводке тащил чужое добро к себе в будку.
Костыль появился в самый ответственный момент и быстро уладил дело.
Инженера усадили к печке, подтолкнули к нему девчонку со стаканом горячего чая.
Если бы не было поблизости Фенстера, Костыль достал бы заначку и налил инженеру полстакана, но пришлось ограничиться чаем и душевным разговором.
Инженер, раскрасневшись от жары и внимания, расслабился. Девица, прикрыв телогрейкой живот, прятала свое нестандартное положение. Раскосо улыбалась. Инженер совсем сомлел. Для порядка проверил карабины на монтажных поясах. Его проводили и через полчаса начали подъем.