— А под носом ничего не замечают, — Буянов вдруг с силой отталкивает Торопова от обрыва.
Саша недоумевает, встает, отряхиваясь.
— Видишь, — показывает Буянов на трещину в грунте, где только что стоял Торопов. — Еще секунда, и ты бы… — Он ударяет ногой о землю, вниз с шумом летит кромка обрыва.
— Понял? Это тебе не Дерибасовская, а горы — пора бы знать.
— Коварство! — крутит головой Саша. Обходным путем спускаемся вниз. Шилин спрашивает у Буянова, кто как держался на маршруте.
— Нормально, — коротко отвечает Алексей.
— А он? — показывает на меня сержант.
— Подходяще, — это любимое слово Буянова. — Подходяще, — повторяет он и вместе с сержантом начинает сверять карту с местностью.
Торопов, положив ноги на камень, лежит на спине и мурлычет какую-то песенку. Потом, опершись на локоть, замечает:
— Заберемся мы под облака, а там никакого «противника» и нет. Вот обидно будет!
— Сам знаешь, «противник» условный, — возражает Ратников.
— Ус-лов-ный! — тянет Торопов. — А вот горы самые настоящие, и мы самым безусловным образом поливаем их своим потом.
— Что, уже на выдох идешь? — спрашиваю довольно насмешливо.
— Кто, я? — поднимается Торопов. — Э-э, что ты-то, Грач, понимаешь, — отмахивается он так, словно я для него ничего не значу.
На очередном отрезке маршрута продвигаемся цепочкой. Подъем настолько крут, что кажется, будто земля дыбом становится. Торопов теперь идет впереди меня. Иной раз он поворачивает голову, и тогда я вижу его лицо: оно хотя и покрыто капельками пота, но по-мальчишески задорное, беспечное. И я слежу за Сашей, за каждым его движением. Вот он наступил на камень, кругляш чуть покачнулся, и я не успеваю отскочить в сторону, как Торопов со всего маху падает на меня, больно ударяя в грудь автоматом — даже дыхание перехватило.
— Ушиб? — спрашивает Шилин.
Я не вижу сержанта, только слышу его голос: расплывчатые желто-красные круги мешают мне рассмотреть командира отделения.
— Ничего, пройдет, — наконец, произношу с трудом.
Отдыхаем в кустарнике. Шилин разрешает открыть консервы, поесть. Сам он сразу принимается раскладывать карту. Буянов сидит между мной и Тороповым. Вид у него спокойный и бодрый — не скажешь, что ефрейтор находится уже пять часов в пути. Съев консервы, он открывает флягу с водой. Но прежде чем сделать несколько глотков, укоряет Торопова:
— Надо быть более внимательным, разве ты не видел, что у тебя под ногами камень.
— Думал, он прочно в грунте держится, а наступил — в жар бросило. Коварство! — Саша трогает дыру на моей гимнастерке.
— Дай заштопаю.
Он берет иголку и, наклонившись, молча зашивает. Закончив, толкает в бок присмиревшего Игоря:
— А тебе приходилось дома такой работой заниматься?
— Не только штопать, — без смущения сознается Ратников. — Отец с матерью все время в поле, так я двух младших братишек обстирывал. Соседские девчонки смеялись, прачкой дразнили.
— Девчонки — вредное племя! — комментирует Саша. — Когда мне лет десять было, плавать еще не умел, ходил на море с надувной камерой. Как-то барахтаюсь у берега, подплывает ко мне этакая рыженькая и хватается за камеру. Я ее отпугнул. Но она все-таки успела проколоть. Ну, я и начал пузыри пускать. Чуть не утонул. Тонькой ее звали, ту рыжую-то. А вот теперь она мне письма пишет… Антонина! Хорошая девчонка. А вообще-то они существа неважные. Вот и Сергей из-за одной такой на гауптвахту угодил.
— Приготовиться! — Шилин складывает карту и обстоятельно поясняет, как мы должны выдвигаться на площадку «противника». Осмотрев местность, он приказывает закопать в землю пустые консервные банки. «Зачем еще?» — недоумеваю я. Но, подумав, соображаю: все, что мы, солдаты, делаем сейчас условно, постепенно входит в привычку, становится навыком. И уж потом, если когда-нибудь понадобится действовать по-настоящему, будем поступать именно так, как учили сержант Шилин, ефрейтор Буянов, майор Копытов…
Путь длинен, тяжел, мучителен. Все больше отстаю от других. Пот заливает глаза.
— Дай вещмешок, — предлагает Торопов.
— Спасибо, Саша, не надо.
Перед маршем Копытов сказал мне, что генерал интересовался, как я себя веду, крепко ли держу слово. Что ж, после этого признаваться, что мне трудно? Ни за что!
Ночь проводим в небольшом каменистом углублении, посменно дежурим, ведем наблюдение за «противником». Мы с Игорем Ратниковым только что сменили Торопова и Буянова. Приближается рассвет. Камни остыли, холод пробирает до костей, а подняться нельзя, надо лежать неподвижно. Ледяная земля, ледяной автомат. И звезды кажутся холодными. Тишина, такая тишина! Стучит сердце, звенит в ушах. И вдруг наступает какое-то оцепенение. Даже не замечаю, как все ниже опускается голова.
— Слышишь? — шепотом окликает Игорь Ратников.
— Что?
— Голоса…
Напрягаю слух: сквозь звон в ушах улавливаю отдельные слова.
Потом снова тишина. И опять оцепенение.
— Сергей! — снова раздается голос Ратникова. — Крепись… А хорошо, что нас вот так посылают. Закалка! Она для разведчика — первое дело.
— Чего вы тут шепчетесь? — подползает к нам Шилин. — Прекратить!
Шилин неподвижно сидит минут двадцать. До слуха доносятся какие-то шорохи, обрывки фраз.
— Ясно, — делает вывод сержант и, велев нам опускаться в углубление, сам остается на месте. Буянов встречает меня советом:
— Переобуйся, осмотри портянки и подгони хорошенько снаряжение…
Метрах в ста от нас, готовые поддержать огнем, укрылись в складках местности Шилин, Торопов и Ратников. Быстро светает, а, может быть, это только кажется. Так хочется, чтобы Алексей Буянов скорее достиг склада с горючим. Склад условно обозначается небольшой копной сухой травы, Буянов должен поджечь ее. Где-то поблизости находятся солдаты соседней роты, это наш «противник». Если они обнаружат нас, вылазка будет проиграна.
Все четче вырисовываются горы. Они выплывают из темноты молчаливые и суровые. Нужно лучше выбрать место, чтобы вовремя заметить сигнал Буянова и продублировать его Шилину. Над головой висит каменистый выступ: если забраться на него, удобнее будет наблюдать за Алексеем. Подтягиваюсь на руках. Уже видна копна. Надо забраться чуть повыше. Неосторожное движение — и я падаю с выступа.
Перед глазами поплыли горы. Темнота то сгущается, то редеет.
— Грач! — это голос Буянова. Я приподнимаюсь. Голова Алексея хорошо видна над выступом в отсветах пламени.
— Помоги слезть.
Один за другим гремят выстрелы — сигналы для Шилина. Стиснув зубы, бросаюсь по крутому скату наверх, подхватываю Буянова. На этот раз он не ворчит. Все больше и больше я начинаю уважать этого человека. Да и он вроде бы потеплел ко мне. А может быть, он таким и был? Когда Буянов узнал о моем детстве, о пропавшем отце, он уверенно сказал:
— Не песчинка, найдется.
Командир роты тоже старается, пишет куда-то письма, посылает запросы. Все хотят мне помочь…
— Ты чего губы искусал? — сощурив глаза, спрашивает Алексей. Спуск стал более пологим, и мы временами продвигаемся рядом.
— Губы? — дотрагиваюсь до них руками, быстро придумываю: — Поранил о консервную банку.
— А хромаешь тоже от мясной тушенки?
— Это тебе кажется.
— Конечно, показалось, — соглашается Буянов. Но после второй остановки решительно требует:
— Дай-ка мне автомат, полегче будет.